СМИ о нас
20.06.2011
Без оглядки
В этом сезоне обе российские столицы выстрелили балетами Ноймайера, Прельжокажа, Форсайта, Килиана, Эло, Макгрегора. И сложно даже представить, что всего два года назад, когда Начо Дуато выпустил в Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко свою первую премьеру, живых и здоровых западных хореографов-классиков у нас все еще нельзя было встретить днем с огнем. Тогдашний триумф его Na Floresta был зримым аргументом: современный балет может быть жанром и высоколобым, и модным одновременно, при этом обеспечивая пресловутую кассу не хуже «Лебединого озера».Неудивительно, что испанский классик оказался объектом желания всех ведущих отечественных балетных компаний: о сотрудничестве с ним мгновенно заговорили Мариинский и Большой. Но всех обскакал петербургский Михайловский театр — он заполучил Начо Дуато в худруки балета, когда тот после конфликта с испанскими властями внезапно прервал свой долголетний контракт в Мадриде. Этот альянс выглядит экстравагантным: наш балет не знал варягов со времен француза Мариуса Петипа, покинувшего труппу Мариинского театра в 1904 году, а стиль Дуато, балансирующий на грани неоклассики и модерна, кажется чужеродным духу и интерьерам бывшего императорского театра. Но
Перед мировой премьерой одноактного балета «Прелюдия», в котором пуантовый танец соединен с босоногим, Начо Дуато рассказал «Эксперту», почему не видит разницы между классикой и модерном.
— Вы всегда работаете настолько интенсивно?
— Да, мой обычный график — две, иногда три мировые премьеры в год и семь-восемь возобновлений и переносов. В общем, выходит около десяти балетов.
— Вы говорили, что не любите работать как приглашенный хореограф в чужих компаниях, потому что хореография должна сесть на исполнителя, точно как платье. Артисты Михайловского театра уже стали вам родными? Что их отличает от тех танцовщиков, с которыми вы работали раньше?
— Пять месяцев не такой большой срок, но за это время мы, безусловно, смогли лучше узнать друг друга. Я почувствовал, кто открыт новому опыту, кто нет. И сейчас уже вижу: мы не ставим эксперимент, а присутствуем при реальных событиях. Своим последним балетом «Прелюдия» я особенно хотел показать, что классика и современный танец не так далеки друг от друга. Самое главное — создавать качественный современный продукт.
— Как, вы считаете, будет развиваться хореография? Сохранится ли разница между классическим балетом и современным танцем?
— Я не гадалка и не экстрасенс, я не знаю о будущем. Я занят сегодняшним днем и вижу, какие потребности есть сейчас. Прежде всего это адекватное сочетание классического и современного танца. Балет не замороженный цыпленок, которого можно положить в морозилку, достать через некоторое время и ожидать, что он остался свежим. Если мы оглянемся назад, то Петипа, которого лицезрели на сцене сто лет назад, совсем не тот Петипа, чью хореографию мы видим сегодня даже в Мариинском театре. Балет нельзя сравнивать даже с изобразительным искусством: при хороших условиях картина будет сохраняться долгое время и доставлять то же удовольствие. В балете постоянно все меняется: тела, манера исполнения музыки, ткани костюмов и модели пуантов. Поэтому к нему нужно относиться как к вечно меняющейся сущности.
— Баланчин, как известно, завещал, чтобы после его смерти исчезли из репертуара и его балеты (к счастью, его волю не выполнили). Что думаете о судьбе своих постановок вы?
— Я не знал этого, но понимаю Баланчина! Я бы тоже не хотел, чтобы мои балеты танцевали после того, как я умру. Не хочу оставлять свою работу в чужих руках. Одно дело — передать свои указания ассистентам и следить за их работой с артистами. Но без контроля хореографа невозможно добиться от исполнителей в точности того, чего хочет он.
— По традиции в июне происходит пополнение балетных компаний. По какому принципу вы отбирали для себя новых танцовщиков?
— Я был на экзамене в Вагановской академии, смотрел урок в классе, а через несколько дней мы сами проведем кастинг у нас в театре. Мне кажется, танцовщики в любую компанию отбираются по одному принципу, независимо от того, классику они танцуют или современный балет: это должны быть красивые люди с сильной техникой и желанием работать. Конечно, здесь, в Петербурге, все очень сильны в классике, и у нас в театре остается опора на классический репертуар. В моей компании в Мадриде было не так. Но самое главное — понять, что нет больших различий между классическим и современным танцем. Я считаюсь современным хореографом, но могу показать Кате Борченко (прима-балерина Михайловского театра. — «Эксперт»), как правильно держать руки. Моя жизнь, мой выбор — модерн, но хорошо поставленная «Жизель» ничуть не менее современна, чем балеты Баланчина или постановки Пола Тейлора. В конце концов главное — правильный красивый танец. Я видел «Карнавал» Фокина в Мариинском театре — это так современно! Очень красиво. Необходимо владеть современной техникой, чтобы это станцевать. Некоторые современные хореографы гораздо более старомодны, чем Петипа.
— В Петербурге много балетных компаний. Вы видели спектакли коллег и соперников?
— На самом деле нет на это времени. Еще до того, как я начал здесь работать, трижды бывал в Мариинском театре, в том числе благодаря тому, что там танцевал «Лебединое озеро» мой друг Дэвид Холберг. Видел напротив театра афишу другой труппы, которая тоже показывает «Лебединое озеро», но имеет ли смысл туда идти после Мариинки и Михайловского?
— Вашей первой премьерой в следующем сезоне объявлена «Спящая красавица». Работа над постановкой уже началась?
— Я уже шесть месяцев ее обдумываю. В середине сентября мы начнем разбираться с хореографией. Я слушаю музыку, общаюсь со сценографом, художником по костюмам, художником по свету. Конечно, будет напряженная работа, потому что мы хотим сделать постановку за пять месяцев.
— Почему ваш выбор пал на «Спящую красавицу», ведь для петербургского балета именно «Спящая красавица» — священный монстр, неприкасаемая?
— Наверное, именно поэтому. Кто-то же должен ее коснуться!
— Вы уже знаете свою команду, с кем будете делать этот спектакль?
— Сначала я выбираю Аврору, Принца, Карабос, а уже потом художников. Но они у меня тоже есть. Я знаю, чего хочу: живой балет, очень человеческий, и при этом — настоящую сказку. Я хочу, чтобы в этом спектакле получилась чистая магия, чистое волшебство.
— Но принцесса уколется веретеном и принц разбудит ее поцелуем?
— Конечно, иначе я бы взял что-то другое. Я собираюсь в точности следовать истории Петипа, но не его хореографии. Из постановки Петипа не будет ни одного па.
— Вы используете в спектакле пуантовый танец?
— Конечно, я люблю пуанты. Раньше у меня были постановки на пальцах. Но позже, в Мадриде, у меня не было балерин, работающих на пуантах. Они требуют другой техники, это совсем другое использование баланса, другое владение корпусом. Но танец на пуантах очень красиво смотрится, особенно если у балерины красивые ноги. Моя Аврора обязательно будет на пуантах.
— На что вы ориентируетесь при создании спектакля: на артистов, музыку, свою команду, коллег-хореографов?
— Я не могу сконцентрироваться на чем-то одном, это совокупность многих факторов. Прежде всего я хочу хорошо провести время и получить удовольствие от работы. Несмотря на все нервы, тревоги и волнения, балет — это то, чем я живу. Это самое важное для меня в жизни.
— Большую часть творческой жизни вы провели в Мадриде. Сложно ли вам войти в петербургскую балетную среду?
— Сегодня у меня премьера здесь, в Михайловском театре, завтра — как раз в мадридском Театре сарсуэлы, а послезавтра — в Нюрнберге. Но я не думаю сейчас ни о Мадриде, ни о моих танцовщиках в Испании. Покинув Compañía Nacional de Danza de España, я вообще больше не думаю о Мадриде. Я сконцентрирован на том, что происходит сейчас здесь. Я покинул дом, Валенсию, где я родился, в 16 лет, и с тех пор сменил много мест проживания. Я постоянно переезжал с места на место: из Стокгольма, где танцевал в «Кульберг-балете», в Голландию — там я работал около десяти лет в Нидерландском театре танца. Я узнал много людей, менял квартиры и друзей. И каждый раз, когда уезжал из одного места, то переключался на другие цели и больше не вспоминал о прошлом. В Мадриде, я считаю, со мной обошлись не очень красиво, но я стараюсь думать не об этом, ведь если сравнивать мои компании, то можно сказать, что в Мадриде у меня была маленькая черная лошадка, а здесь — огромный конь!
— Неужели вы даже не примете участие в подготовке гастролей Compañía Nacional de Danza de España в Москве на Чеховском фестивале?
— Они привезут в Москву балеты, которые поставлены в Мадриде мной. Мои ассистенты продолжают работать в компании. Но я не бывал там в течение этого года. Они звали меня на репетиции — я сказал «нет». Они звали меня на пресс-конференцию — я сказал «нет». Они звали меня на премьеру — я снова сказал «нет». Я больше не руковожу мадридской компанией. Они танцуют мои балеты, но я не имею к этому отношения. И права на мои спектакли у них заканчиваются в июле, в Москве будут последние показы.
— В Испании вы приглашали на постановки в свою компанию Уильяма Форсайта, Иржи Килиана, Матса Эка...
— ...это лучшие, абсолютно лучшие в балетном мире, это моя тройка хореографов!
— Не планируете предоставить им для постановок и Михайловский театр?
— Почему нет? У меня есть такие планы, но пока я должен подготовить наших танцовщиков, чтобы они смогли работать с Иржи, с Билом, Матсом Эком. Это мастера, которых я считаю своими учителями. Я хочу, чтобы мои артисты сначала пару лет поработали со мной для того, чтобы могли встретиться с такими мэтрами.
— Хореографы редко признаются в любви к другим хореографам. За что вы выделяете именно эту тройку?
— Да, мы все друг друга ненавидим! (Смеется.) Конечно, это шутка. Для меня, безусловно, на первом месте Килиан. С ним вместе в Нидерландском театре танца мы проработали девять лет. Я был одним из его любимых танцовщиков, ведущим солистом. Он поставил для меня «Историю солдата» и другие спектакли. И это именно он дал мне поставить мой первый балет. Это был «Огражденный сад» (Jardí tancat). Потом, когда мы делили работу хореографов НДТ с ним и Хансом ван Манненом, мы работали бок о бок. Я люблю Матса Эка, Билла Форсайта, их творчество было ценно для меня. Для моего хореографического словаря важны и другие хореографы, но эти — важнейшие. Сейчас много хореографов, у которых есть один, два, три очень интересных балета, и люди говорят: «О, это очень талантливый парень!» Но очень мало тех, кто может работать, как эта тройка, на высочайшем уровне сорок лет, кто создал свой театр, свою школу, свой хореографический словарь. Подлинное мастерство заключается в этом.
— Успели ли вы за эти полгода увидеть город, помимо Михайловского театра?
— Петербург — очень красивый город. Я знаю Казанский собор, Эрмитаж, Русский музей. Но я в своей жизни посетил такое количество музеев и церквей, что это для меня не самое интересное. Я люблю гулять по городу и ощущать его чудесную атмосферу. Наверное, если бы я приехал сюда десять-двадцать лет назад, то было бы трудно. Но сейчас есть интернет, поэтому остается возможность общаться с друзьями. Я не говорю по-русски, но все больше и больше людей говорит вокруг по-английски. Мне нравятся белые ночи, много цветов вокруг. В Мадриде я не обращал на них внимания, потому что там цветы — круглый год, а здесь это нечто особенное.
— Если средиземноморский человек не сбежал от петербургской зимы, ему в России уже ничего не страшно.
— Поверьте, в моей родной Валенсии я иногда мерз гораздо больше!
Анна Галайда,
«Эксперт»
20 июня 2011