Новости
04.03.2019
Слишком хороша для несовершенного мира
«Иоланта» в постановке Андрия Жолдака — спектакль, далекий от привычного классического канона. Следуя собственному правилу, режиссер никак не комментировал свой замысел. Тем интереснее узнать, что думают о постановке исполнительницы заглавной партии, транслирующие заданный постановщиком посыл. Мария Литке и Татьяна Рягузова в течение нескольких репетиционных недель перед ноябрьской премьерой полностью отдавали себя работе над этой ролью. И хотя даже сейчас премьерное волнение ушло не до конца, артистки согласились рассказать, как воспринимают свою героиню и спектакль в целом. В очередной раз новая «Иоланта» будет показана 19 марта.Татьяна Рягузова
— На репетициях Андрий Жолдак никогда ничего не рассказывает. К нему невозможно подойти и спросить: «А вот что она здесь должна показать?». Взаимодействие с артистами происходит на уровне «чувствуешь — не чувствуешь». Он просто выбирает вектор и двигается в этом направлении, и этот направление артист должен уловить. Поначалу я невольно вспоминала работу над «Онегиным», проводила параллели. Мне казалось, что будет два похожих спектакля, поскольку «один режиссер — один стиль». Постепенно поняла, что спектакли очень разные. Но и тот и другой — очень тонкие, красивые, светлые.
— По стилистике «Иоланта» близка к кино, здесь огромную роль играет видеоряд. Очень важны немые сцены, вставленные в музыкальное полотно. Как это работает, разобрать в деталях невозможно. Возможно, это спорное решение. Но нельзя не чувствовать, что получился глубокий спектакль. Во время репетиций были моменты, когда у меня к горлу подкатывал ком, я не могла сдержать слезы. Казалось, что я чувствую что-то запредельное, находящееся за гранью нашего мира. Для зрителей он не может быть просто развлечением. Это спектакль-метафора, очень сложный по смыслу и композиции. За один раз невозможно ухватить все его пласты. Нужно хотеть думать.
— Я для себя понимаю его так: Иоланта слишком хороша для несовершенного мира. Он её недостоин. Чистая духовно, ранимая, она не смогла, не захотела принять этот мир. То, что она видела своим внутренним зрением, это гораздо более тонкие и важные вещи, чем то, что она увидела глазами, когда прозрела. Это не ее мир. То, что она увидела, оказалось не тем, что она себе представляла. Она была слепа? А может, это мы все для нее слепые?
— Если говорить на чистоту, я до этой постановки не подозревала, сколько всего можно услышать в этой опере Чайковского. Разве можно, думала я, сравнивать ее с «Евгением Онегиным» или «Пиковой дамой»? Видимо, я просто не доросла. Может быть, это смелая параллель, но теперь Иоланту я воспринимаю как продолжение образа самого Чайковского. В Иоланте композитор видел себя. Это его последняя опера, происходит переосмысление ценностей, поиск высшего смысла. Возможно, в Иоланте он видит эталон духовности, идеал, к которому хотел бы прийти.
— В спектакле есть несколько временных пластов, а моя героиня имеет несколько визуальных воплощений. К примеру, сцена музыкального урока — из детства Иоланты. Героиню играет не только взрослая артистка, но и девочки разного возраста. Мне трудно быть объективной, но в этих юных исполнительниц я влюблена. Я даже не пытаюсь анализировать, как мы взаимодействуем, как копируем движения, находясь по разные стороны зеркала. Я просто испытываю трепет, у меня появляются странные магические ощущения.
— Детские роли в спектакле очень важны. Говорят, детей невозможно обмануть. С каким-то режиссером они зажимаются — и все, а с другим они хотят работать и не чувствуют усталости. В «Иоланте» занято несколько детей, два состава — и никто не зажимался. Такое ощущение, что с ними даже не надо было репетировать, он вошли в мизансцену и сразу все ухватили. А ведь там есть сложные моменты, они не просто прыгают- бегают, там мизансцены, выверенные до сантиметра, там у взрослого крыша поедет. А они так хотели в этом участвовать, такой трепет у них был! И сейчас они ждут спектакля, считают, сколько дней осталось. Это показатель. Значит это что-то настоящее.
Мария Литке
— На мой взгляд, «Иоланта» опережает наше время. Несмотря на то, что спектакль появился в нашем городе, где зрители, в частности, зрители нашего театра, открыты к современности и менее консервативны, после первых показов было ощущение, что публика еще не готова выйти за рамки классического видения оперы.
— Иоланту привыкли считать небесной красавицей. Согласно тексту либретто, она поразила воображение молодого человека, который увидел буквально небесного ангела. Сейчас ангелами нередко называют особенных людей или, если пользоваться устаревшими формулировками, людей с ограниченными возможностями. К ним относятся и аутисты — они живут по своим законам, в своем мире, и если и взаимодействуют с внешней средой, то с большим трудом.
Иоланта в представлении постановщика особенная девочка. Она где-то лунатик, где-то аутист. Она живет в своем мире и пытается этот мир соотнести с внешним миром, где существует её отец, не теряющий контакта с обществом. Он обычный человек, но в своей дочери видит много странного, угадывает в ней какое-то волшебство. А когда в доме появляются два молодых человека, у меня вообще есть сомнения, приходит ли это в реальности или только в воображении моей героини. Может быть, она уснула и видит, что к ней пришли два молодых человека, а потом словно входит в этот сон и продолжает жить внутри него. Это особое состояние её мира, неизвестно, спит она или бодрствует в это время, но вся жизнь происходит у нее в голове. Хочется спросить: а был ли Водемон? Она просто могла его себе таким представить — с крыльями и луком, отчасти Амуром, богом любви. В её воображении возникают разные персонажи, которые уживаются вместе без ссор и драматических столкновений.
— С Иолантой очень точно коррелируется героиня немецкого фильма «Босиком по мостовой». Она, например, не может переносить прикосновений. В ленте есть эпизод, когда девушка приходит на светское мероприятие и кто-то пытается с ней потанцевать, а она кричит и падает в обморок, шокируя всех. Это опять же проблема аутичной девушки, которая не хочет покидать пределы своего собственного мира. Сложно сказать, об этом ли опера Чайковского. Из его писем мы знаем, что во время её написания он много думал о божественной и земной любви, много размышлял на эту тему, и она тоже присутствует в нашем спектакле, но это понимание нельзя считать каноническим.
— В спектакле есть намек, что и Чайковский также неохотно покидал границы своего собственного мира. Если почитать его переписку с фон Мекк, становится понятно, что ей стоило больших усилий вытаскивать композитора из этого внутреннего убежища. Без нее он бы мог вообще не написать большей части того, что написал. Он также не мог существовать в обычном мире, он был как дитя. Связь между этой гранью образа Чайковского и Иолантой Андрий Жолдак чувствовал и хотел подчеркнуть: их чистоту и детскость, которую не стоит путать с инфантильностью, непосредственный взгляд на мир, но не банальный и не бытовой взгляд, а такой, который как будто бы угадывает мир в его целостности.
— Как это не удивительно, наш спектакль очень хорошо воспринимают дети и подростки. Там есть много того, что есть в современных фильмах, и они это улавливают. Благодаря видео присутствует многослойность картинки, иллюзия волшебства. У детей, как и у нашей Иоланты, часто бывают придуманные друзья, с которым они играют благодаря воображению, поэтому для них это абсолютно понятно, почему она играет со своими зеркальными отражениями. Дети изучают окружающий мир и себя через зеркало. Иоланта вроде бы должна быть взрослой девушкой, но в основном ее мир очень детский, светлый и игровой. Ей все время хочется быть внутри какой-то картинки, она путешествует по разным мирам. Для нее внутренние люди — это ангелы с крыльями, но в реальности они совсем не ангелы, она видит внутреннюю агрессию каждого, хотя сама живет в «Городе золотом», словно в песне Бориса Гребенщикова.