СМИ о нас
09.09.2013
«Россия — «мое» место на карте мира»
Даниэль Баренбойм — уроженец Аргентины, гражданин Израиля и Австрии — сегодня выступает в Михайловском театре с Берлинским государственным оркестром и двумя программами: Рихард Вагнер и Рихард Штраус, Франц Шуберт и Эдуард Элгар. Маэстро, несмотря на свою активную миротворческую деятельность и искреннее стремление примирить народы Палестины и Израиля, где исполнение произведений Вагнера «не запрещено, но не принято» по причине антисемитских воззрений композитора, в обычной жизни совершенно аполитичен. Накануне выступления Даниэль Баренбойм побеседовал с корреспондентом «Известий».
— Вы работаете и гастролируете по всему миру, но почти не бывали с концертами в России. Почему приехали именно сейчас и именно в Санкт-Петербург?
— Я дважды выступал в Москве в прошлом году. В Петербург по работе я действительно еще никогда до сих пор не приезжал — только с частным визитом. Впервые в Ленинград я попал в январе 1965 года. Вы еще тогда не родились. Я тогда прибыл издалека — из Лос-Анджелеса. Перелет длинный, тяжелый. Помню, было очень холодно и немного страшно, но и тогда, и сейчас мое главное ощущение — радость и огромная внутренняя связь с этим городом и этой страной. Моя жена, мои бабушки и дедушки — и по отцовской, и по материнской линии — родом из России. Так что это не просто праздное любопытство с моей стороны: в числе прочих стран это тоже «мое» место на карте мира. Кроме того, я всегда искренне восхищался великими русскими исполнителями. А сейчас я у вас в гостях по приглашению Михайловского театра. Они позвали, я подумал: «Почему бы и нет?» И вот мы с оркестром здесь, и я очень счастлив, что принял это предложение.
— Почему для концертов в Петербурге вы выбрали именно Вагнера и Штрауса?
— Я считаю эти произведения великими и недооцененными. И если музыка Штрауса всегда узнаваема, то «Нюрнбергские мейстерзингеры» Вагнера исполняются редко, к сожалению. Они не популярны — но они прекрасны. Музыка Вагнера вообще, по моему глубокому убеждению, весьма сложна, но скрывает столько уровней и смыслов, что именно этим безумно интересна, тем более для немецкого оркестра. Программу, которую мы привезли в Петербург, мы затем повезем в Вену, в Лондон и в Париж.
— Могли бы вы назвать советских и российских исполнителей, с которыми вам было бы интересно поработать вместе?
— Я в разные годы встречался с Дмитрием Кабалевским, Давидом Ойстрахом, Леонидом Коганом — я всех их лично и хорошо знал. Позже я познакомился с Владимиром Ашкенази: мы даже дружили, когда жили в одно время в Лондоне. Я говорю в прошедшем времени, потому что сейчас мы живем в разных местах. Потом меня очень заинтересовал Эдисон Денисов: я дирижировал его Третьей симфонией в Чикаго. Конечно, мы были знакомы с Мстиславом Ростроповичем: я имел честь дирижировать концертами с его участием. А теперь его младшая дочь Елена выступает с потрясающими концертами в Секторе Газа. Она организовала там большой детский хор в лагерях для беженцев (совместно с благотворительным фондом Вишневской-Ростроповича «Во имя здоровья и будущего детей». — «Известия»). Это потрясающая и важнейшая работа, и мы с Еленой собираемся сделать ряд музыкально-культурных проектов в Палестине.
— Есть ли у вас совместные планы с российскими театрами или оркестрами? В частности, с Михайловским театром в Петербурге и с Большим театром в Москве?
— На данный момент нет. В Михайловском я дирижирую Берлинским оркестром, а в качестве приглашенного дирижера я не работаю. Я с удовольствием привез бы в Россию свои берлинские и миланские постановки. Но в ближайшее время таких планов нет.
— Нет предложений и идей — или нет времени?
— Я — музыкальный руководитель Немецкой оперы в Берлине, главный дирижер Берлинской государственной капеллы и оркестра «Западно-восточный диван», где играют музыканты из Израиля и арабских стран. Но я не дирижирую «не своими» оркестрами, исключение делаю только для Венского филармонического оркестра.
— У нас в последнее время концерты с приглашенными дирижерами вошли в моду...
— Да, я знаю. Многие мои коллеги любят быть приглашенными дирижерами — но лично я не люблю. Когда ты — приглашенный дирижер, у тебя всего несколько совместных репетиций, затем через несколько дней концерт. Да, вы все стараетесь изо всех сил: музыканты хотят хорошо сыграть, и вы хотите хорошо продирижировать, и концерт будет неплох. Но когда ты работаешь музыкальным руководителем оркестра постоянно, ты с музыкантами создаешь — или пытаешься создать — диалог по всем аспектам музицирования: громкости, интенсивности, баланса, фразировки, звучания. Вы вместе долго и кропотливо изучаете и проверяете все средства музыкального выражения. Это совершенно другой способ работы, чем разовое выступление.
— Ваши предпочтения в русском классическом репертуаре?
— О, их очень много! Конечно, прежде всего это Чайковский. Мы собираемся работать над «Царской невестой» с Дмитрием Черняковым, одним из моих любимых оперных режиссеров. У него потрясающее, живое чувство сцены. Каждому артисту он объясняет не только текст, но, что гораздо важнее, подтекст. И каждый артист благодаря ему знает, как физически это выразить. Не забывайте, что большинство оперных певцов — непрофессиональные актеры. Некоторые из них даже — непрофессиональные музыканты. Голос хорош — и всё. Но в актерской игре они все — любители. Поэтому режиссеру всегда приходится показывать им, как ходить по сцене, как физически, телом и мимикой, выражать страх, счастье, возбуждение, ненависть и так далее. Это очень значимая часть работы над спектаклем, помимо света, звука, костюмов и декораций. Однако именно актерская игра отличает живой музыкальный театр от скучного, мертвого.
— Есть ли у вас любимые оркестр или исполнитель в России?
— Из ваших оркестров я никого «живьем» не слышал. Представьте, я и оркестр Мариинского театра видел и слышал только по телевизору, но я знаю, что это хороший оркестр. И в петербургской филармонии я не был со времен Мравинского, хотя я был большим поклонником ленинградского филармонического оркестра. Мравинский для меня — один из величайших дирижеров ХХ века. Я неоднократно пытался пригласить его дирижировать Берлинским филармоническим оркестром, но увы, в советские годы он мог выступать только в Ленинграде. Вот у него я, пожалуй, и научился «не ходить налево» от своего оркестра.
А по поводу русских исполнителей — для оперной сцены существует «проблема русского языка». Кроме того, в советские годы ваши певцы очень мало гастролировали в мире — кроме Галины Вишневской и Елены Образцовой, пожалуй. Но сейчас, слава богу, всё изменилось. Я рад, что прожил достаточно долгую жизнь, чтобы увидеть, как важны стали в последнее время певцы из России для мировой оперы. Любой уважающий себя оперный театр сегодня немыслим без русских солистов. Теперь они — прелюбопытное явление, даже феномен. Например, молодой солист Мариинского театра Михаил Петренко, который с большим успехом выступал и в Берлине, и на других прославленных оперных сценах. Я в восторге от меццо-сопрано Марины Пруденской. Кирилла Петренко, австрийского дирижера родом из Советского Союза, я считаю одним из лучших в мире на сегодняшний день. И совершенно уникальна Анна Нетребко. В Берлине мы записывали с ней фильм-оперу «Манон» и планируем вместе записать диск — «Четыре последние песни» Штрауса. Анна — потрясающая певица и артистка. Она умеет тонко и точно сочетать театр с музыкой. Это редкий природный дар, и вы должны ею гордится.
Мария Кингисепп, «Известия»