СМИ о нас
15.10.2012
Андрий Жолдак: «Мой “Онегин” — это будет тест культурному Петербургу: насколько он готов к таким вещам»
Михайловский театр выпускает одну из самых интригующих премьер сезона: режиссёр из Украины Андрий Жолдак, известный авангардными и во многом провокационными драматическими постановками, взялся за «наше всё» — Пушкина и Чайковского. В последнюю неделю октября он представит своё прочтение оперы «Евгений Онегин». Творческий процесс строго засекречен, но «Фонтанке» художник согласился кое-какие свои секреты раскрыть.Сам Андрий Жолдак утверждает, что авангардистом его называют только в России, а в Германии, Швеции, Финляндии, Румынии и во всех странах Европы, где он ставил свои спектакли, его считают практически классиком. Но «Федра», перенесённая в сталинский санаторий с крысами, или «Дядя Ваня», где новым действующим лицом становится бассейн посреди сцены, а герои объясняются в любви, кромсая и пожирая яблоки, заставляют с большим любопытством ждать, что же сделает Андрий Жолдак с оперой Чайковского по пушкинскому роману в стихах.
И вот — чёрный зал. Здесь гуляет ветер, здесь даже время сбилось с ритма. Нервно мечется женщина в чёрном, переводит застывшие стрелки часов. Такое теперь начало у третьего акта «Онегина», которое мы помнили по балу и бравурному полонезу. Нынче лишь хрусталь в углу да пять фуршетных столиков на авансцене говорят о том, что к балу здесь готовятся. Под знаменитый полонез не скользят по паркету разодетые пары, а в зал влетают через распахнутые окна чёрные обугленные листья... Это — фрагмент репетиции, который удалось увидеть корреспонденту «Фонтанки» до разговора с режиссером.
— Ваши спектакли насыщены визуальными деталями, и «Онегин», судя по репетиции, тоже. Но оперу всё-таки слушают. Ваши метафоры не помешают музыке?
— В этом спектакле всё чередуется: сначала — очень простые мизансцены, и вдруг — такие вот метафоры, как вы говорите. И у меня в спектакле, и у Чайковского в музыке присутствует два времени: время реальное и время метафизическое. Можно я использую аналогию? Есть два пути: первый — детально рассказать историю, концентрируясь на человеческих отношениях, второй — изложить ее, пользуясь средствами высокой поэзии. Вспомните стихотворения Арсения Тарковского, Пастернака — там очень сложные рифмы. Недавно я перечитывал Пастернака, у него есть эта постоянная тема окон, занавесок, сада... Так же и у Чайковского — это большой поэт, который рифмует музыкальные темы. Будет ли в спектакле перегрузка? Зрители увидят. Оперная публика всё-таки очень специальная: она чувствительнее, она может больше прочитывать. Опера — самый высокий вид искусства. И для меня опера — это тоже такая очень высокая...гора.
— Что вы изменили по сравнению с известными классическими постановками?
— Думаю, что в этом спектакле мы попробуем прорваться в Зазеркалье, в запредельный мир. В мир, который подразумевается, но не все его видят. Например, знаменитая ария Ленского перед дуэлью вся построена так, что он постоянно говорит с Ольгой. Это их диалог. Но я не иду против Чайковского! Я иду от него. Просто я смотрю на это современными глазами. Мы не делаем исторический музейный спектакль, мы пробуем рассказать эту историю с точки зрения людей, которые живут в 21 веке, но знают историю предыдущих веков.
— История Татьяны и Онегина сама по себе подходит для любого века. Что вы в ней хотите «осовременить»?
— Я не думаю: вот здесь у нас будет «осовременено». Мне неинтересен сам по себе «Евгений Онегин»: я могу почитать Пушкина или дома спокойно послушать CD с музыкальной записью. Но мне было бы интересно прийти в кино и посмотреть, например, как Бергман снял «Онегина», как бы Тарковский посмотрел на «Онегина» или Ларс фон Триер. А я рассказываю свою историю.
— Какую?
— Это вы уже после спектакля объясните, что за историю я рассказал.
— Почему в вашем спектакле Онегин влюбляется в Татьяну? Насколько я поняла, не потому, что изменилась она...
— В третьем акте Онегин возвращается после своих скитаний. Он убил Минотавра в его лабиринте. Он спускался, как Одиссей у Гомера, в ад, участвовал в войнах между тёмными и светлыми силами. Он обжигал свою душу. В первой части, когда он отказывает Татьяне, не принимает её любовь и довольно иронично, даже цинично, рекомендует ей, как жить дальше, Онегин — это современный мизантроп. Гамлет. Это связано не с Татьяной, а с тем, что Онегин имеет комплекс 20 века — проблему со своим «я». Как писал Данте, «свой путь земной пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу». Это — Онегин в первой части. Во второй части он, убив Минотавра в лабиринте, выходит из огня на воздух, снова видит солнце — и вдруг понимает самые простые вещи... Помните — король Лир, потеряв королевство, власть, сидел, как нищий, в степи с шутом, начал крошить хлеб на ладони, к нему прилетела маленькая птичка — и вдруг он увидел этот малый мир и понял, что, оказывается, эта птица, которая клюёт хлебные крошки, намного важнее всего, чем он жил раньше... Вот так же и Онегин возвращается к жизни.
— Получается, что у вас главная фигура — Онегин, и меняется он, а не Татьяна?
— Я ещё сложнее закручиваю. Финал истории Татьяны и Онегина предрешен с самого начала. С самого начала герои знают, чем всё закончится. Вот мы начинаем историю — очень ясную и простую, о любви, о человеческом счастье, о гармонии, о чувствах. Но одновременно с круговоротом Вселенной та же история раскручивается в другую сторону — зеркально. Поэтому в нашем спектакле я уделяю много внимания тёмным силам. Возникают образы чёрных куриц, чёрных собак, карликов...
— Пушкин говорил, что Татьяна — это он сам...
— Но я же не Пушкина ставлю! Чайковский тоже переделал Пушкина, и мы ставим всё-таки оперу. Гарсиа Лорка говорил, что такое искусство. Есть виноград, который созревает, вбирает солнечные лучи, — это Пушкин. Потом появляется Чайковский, он берёт виноград, отжимает сок — получается вино. И это уже не виноград, это уже — другое произведение. А я, как интерпретатор, режиссёр, встречаюсь не с виноградом, я работаю с соком!..
— ...И получается что-то ещё более крепкое и терпкое, да? Коньяк, может быть?
— Может быть. Коньяк имеет долгую выдержку. Я как бы пропускаю через сито эту красоту и замораживаю отрицательную энергию. У нас много льда в спектакле. Мне трудно сейчас проанализировать. Когда я репетирую, ко мне подходят актёры и спрашивают, что это такое. Я говорю: пока не могу ответить.
— Какие ещё секреты вы можете приоткрыть?
— Когда Онегин убивает Ленского, он убивает часть себя. У меня Ленский и Онегин в начале спектакля появляются как копии: они идентичны в костюмах и в поведении.
— Они же, наоборот, «лёд и пламень»...
— Это вы где взяли?
— У Пушкина...
— У Пушкина — да. Но не у меня.
— Взяться за оперу и именно за «Онегина» — это была ваша идея или вам предложил театр?
— Мы давно с Владимиром Кехманом вели переговоры. Три или четыре года назад я показал в Петербурге свой знаменитый румынский спектакль «Жизнь с идиотом» по повести Виктора Ерофеева. А два года назад возникла идея, чтобы я поставил в Михайловском театре оперу Шнитке по этому тексту. По разным причинам это не пошло, риск был очень большой. Слишком экспериментальная опера.
— Хотя Шнитке, мне кажется, должен быть очень ваш композитор.
— Шнитке — это сложно. И мы плавно перешли на другую идею — на Чайковского. Это правильно, что я делаю первый в своей жизни оперный проект с этой великой музыкой. Для меня Чайковский выше, чем Пушкин. Нет, я не говорю, что Пушкина не люблю, это великий поэт, но мне ближе более сложные поэты — я уже называл их. Или Артюр Рембо — вот это мой поэт. А музыка Чайковского меня захватила. Это безумно сексуальная музыка, она опьяняет.
— Какой реакции вы ждёте в Петербурге на «Онегина»?
— Я жду, что в Петербурге появится современная опера на музыку Чайковского на пушкинский сюжет в постановке довольно сложного режиссёра. И это будет тест Петербургу, культурным людям — насколько они готовы к таким вещам.
— И если мы пройдём ваш тест?
— В город будут приезжать большие, мощные художники.
— А у вас есть планы, связанные с Петербургом?
— Я в Петербург по-настоящему влюблён! У меня есть несколько таких городов — Петербург, Венеция, Барселона, Амстердам: я чувствую, как будто я здесь жил. С Петербургом я не расстаюсь. Мы ищем тему.
15.10.2012
Ирина Тумакова