«Несколько минут свободы»

25 января 2016

«Несколько минут свободы»

На премьере «Брундибара» в Санкт-Петербурге будет присутствовать Эла Вайсбергер, участница всех представлений оперы в концлагере Терезиенштадт, одна из немногих, кто остался в живых. Сегодня госпоже Вайсбергер-Штайн восемьдесят пять лет; она гражданка США, живет в Нью-Йорке. Для неё «Брундибар» — очень значимая часть жизни и личная история сопротивления нацизму.

24 января 2016 года Эла Вайсбергер прилетела в Россию. Прежде она никогда не была в нашей стране, но об этом путешествии мечтала долгие годы. Часть ее рассказа предлагаем вашему вниманию.

Война для меня началась, когда мы с бабушкой и сестрой были в Брно. Я ходила во второй класс школы, и 15 марта 1939 года нас, всю школу, повели на парад приветствовать Гитлера. Я до сих пор слышу звуки его голоса, крики по радио: «Евреи! Евреи!». Я помню свой страх, когда нам сказали, что нужно приветствовать Гитлера: я была в ужасе, в отчаянии. Он проехал в огромном автомобиле с поднятой рукой, а мы остались стоять, полностью окруженные солдатами. Он уехал в направлении Пражского замка.

Это был день, когда Гитлер оккупировал Чехословакию. Вскоре мы были исключены из школы. Нам было запрещено ходить по улицам, только по маленьким боковым переулкам. А в трамваях, которые ходили тогда в Праге, мы могли стоять только на задних площадках вагонов. Нацистские законы против евреев вступили в силу.

В 1941 году нацисты впервые отправили 7000 евреев из Праги в Польшу — в гетто в Лодзи. Мы знали, что, возможно, будем следующими на отправку. Имя моего дяди было известно нацистам, он был вообще известный человек в городе, и его фамилия начиналась с буквы А — Альтенштайн. Моя бабушка тоже была Альтенштайн. Моя мама сказала, что мы должны ехать все вместе. Нас оформили как семью и одним из первых поездов отправили в концлагерь Терезиенштадт.

Мы могли взять с собой только 50 килограммов. И было непонятно, что брать в первую очередь, поэтому мама одела на нас множество одежды. К тому же была зима. Я была одета так, что едва могла идти. Мы приехали в Терезиенштадт 12 февраля 1942 года.

Партитуру «Брундибара» тайно пронесли в лагерь. Это сделал наш педагог Руди Фрёденфельд, который сохранил фортепьянный клавир композитора Ганса Красы. Сам Краса был уже доставлен в Терезин. А автор либретто Адольф Хоффмайстер воспользовался моментом и успел уехать в Англию.

И хотя было позволено брать с собой всего 50 килограммов, Руди положил в свой багаж ноты и пронес их в концлагерь. Мы все были этим невероятно воодушевлены. Почти все дети из детского приюта, где спектакль был дважды показан уже во время оккупации, были к тому времени в Терезине. Руди знал, что лагере есть кому исполнять «Брундибар». И еще отобрал детей с хорошими голосами. Я не знала нот, но умела петь. Я так и сказала, и спела примерно так: «Ла-ла-ла...». И мне сказали: «Ты будешь петь Кошку». «Кошку?! В опере?!». Я была самой счастливой, что получила партию в этой опере.

День премьеры был особенный. Спектакль шел в очень маленьком помещении, это были магдебургские бараки. Только сто человек помещались в комнате для просмотра, в том числе и нацисты, нас охранявшие. И всегда был свободный стул для Ганса Красы, так как он хотел присутствовать на каждом показе. Художником спектакля был Франтишек Зелинка; он до войны работал в Национальном театре Праги. Он был с нами все 55 спектаклей.

Мой грим был очень простой. Франтишек сохранил маленький тюбик крема для обуви. И мои усы он нарисовал этим кремом.

Что было и остается очень важным — это наши желтые звезды Давида. Когда мы были на сцене, мы не обязаны были их надевать. Это были несколько минут свободы, когда нас не заставляли их носить. Тогда мы были свободными. Об этом я всегда помню.

Накануне 23 июня 1944 года было много разговоров о том, что нацисты готовят съемки пропагандистского фильма. Он хотели показать всему миру и опровергнуть слухи об уничтожении детей. Съемки проходили в бараке Сокол, там было много места и он использовался как детская больница. Первым делом они убрали все детские кровати и отправили больных детей в Освенцим, а помещение стали готовить для киносъемок детской оперы «Брундибар». К тому времени опера была известна в лагере. А наши педагоги начали готовить нас к съемкам фильма.

В своих мемуарах Руди Фрёденфельд вспоминает, как операторы и солдаты приехали в барак Сокол и расположились на балконе. На них была нацистская форма. Когда действие дошло до колыбельной — в опере есть колыбельная, — нацисты сняли фуражки, сели на балконе и долго смотрели на нас, детей, поющих эту колыбельную. Может быть, у них были дети дома, и им стало жалко детей из «Брундибара». Это был последний спектакль, и он заснят в том нацистском пропагандистском фильме.

И после этого постепенно началась транспортировка узников в Освенцим. Из 140 000 человек, прошедших через Терезин, нас осталось 100 человек. Я одна из тех, кто выжил в Терезине.

Мы мечтаем о том, чтобы «Брундибар» не умирал. Он был написан для детей и для исполнения детьми. Нас так мало выживших — тех, кто помнит то время, когда было очень-очень трудно. У нас есть возможность рассказать то, что бесконечно важно для нас, кто в действительности спас наши жизни. Я никогда не забуду то утро, когда услышала, что в лагерь на мотоциклах ворвались русские солдаты. Я слышу их возгласы: «Вы свободны!», «Здравствуйте!».

Для меня будет огромная радость, когда исчезнет непонимание между государствами и все поймут, как это необходимо. Я люблю всех людей, с которыми меня связала жизнь.