Опять «Онегин» на пути моем

19 июля 2014

Рецензии

Опять «Онегин» на пути моем

Не успел Михайловский театр насладиться триумфом получения национальной премии «Золотая маска» за спектакль «Евгений Онегин» в постановке Андрия Жолдака и Михаила Татарникова, как — бац! — опять «Онегин». Новую версию представил назначенный в конце прошлого сезона главным режиссером Василий Бархатов, взяв в соавторы дирижера Василия Петренко и художника Зиновия Марголина.

Действие бархатовского «Онегина», как и предписано авторами, происходит «в глуши хотя прелестной, но далекой». Зиновий Марголин по обыкновению выдал красивую затейливую картинку, в которой полноводная река (видеопроекция) образует извилистую перспективу, упирающуюся в горизонт. А сбоку ютится деревянная терраса скромного дома Лариных. В этой сценографии разворачиваются первые два действия оперы (антракты после 3-й и 5-й картин). Меняются лишь сезоны: на смену летним дням с эротичными девицами-красавицами в языческих рубахах приходят зимние вечера со скованной льдом рекой, катанием на санях и классическим падением снежинок на меховой воротник Ленского в сцене дуэли. Время действия — некое прошлое: художник мудро избегает конкретной атрибутики времени, но все условные признаки эпохи (пожалуй, начала прошлого века) вполне соотносятся с поворотами сюжета. История, рассказанная Бархатовым, настолько же проста и безыскусна, насколько сложна и глубока была история Жолдака. Хотя и его герои наделены некоторыми сюрпризами. Так, Ольга (Ирина Шишкова) — резкая, недобрая девчонка, столь агрессивно (и, очевидно, не впервые) вдалбливающая близким, что она «не способна к грусти томной», что ее воспринимают как истеричку. Онегин (Владислав Сулимский) — не слишком юный зануда, в последнем акте превращающийся в стареющего неудачливого неврастеника. Ленский (Дмитрий Корчак) — скорее ближе иронии Пушкина, чем лирике Чайковского: его пылкие речи — бесконечно сочиняемые им не слишком гениальные поэмы.

Самый интересный персонаж в этой истории, конечно, Татьяна в прекрасном исполнении Асмик Григорян. Импульсивная, искренняя, слегка угловатая в первых сценах, она становится невероятно элегантной и сдержанной в финале. И это превращение сыграно актрисой очень органично. Удивил Гремин (Айн Ангер), который стал активным двигателем сюжета в третьем акте. Две финальные картины — наибольшая удача спектакля. Именно благодаря им предыдущее действие обретает нужный смысл. Вместо живописной провинции — вестибюль столичного железнодорожного вокзала, где сервирован VIP-фуршет по случаю отъезда великосветской пары Греминых. Именно там их встречает транзитный пассажир Онегин. И там же, среди чемоданов и вокзальной суеты, поставленной с подробностями в традиции хорошего мюзикла, происходит объяснение Татьяны и Онегина. С ведома Гремина, великодушно предоставившего жене право выбора, она должна решить — с кем ей быть. И пока высокий, элегантный красавец Айн Ангер нервно курит на перроне сигару, Татьяна дает отбой суетливому очкастому Онегину, у которого, конечно же, нет шансов. Сделано все это классно — в духе Мэттью Боурна, который исхитряется переписать либретто известных балетов, нисколько не вредя музыке. Правда, нельзя сказать, что для сюжета оперы это прошло совсем уж безболезненно: в такой коннотации полная тоски реплика «счастье было так возможно, так близко» душу не терзает. Наоборот — радуешься за Таню, что она не связала свою жизнь с этим... Ну, короче, с Онегиным.

Слабым звеном оказалась сцена дуэли, которая всегда является камнем преткновения для режиссеров, стремящихся обойти классический штамп. Вышло неуклюже: какая-то драка на кулачках с нелепым падением Ленского с горы. И зачем? Ведь эффекта вот этой самой трагической нелепости (к которой вполне мотивированно стремился режиссер) можно было бы достичь, вспомнив чеховские или купринские абсурдные поединки — благо выбранная эпоха позволяла это сделать. Но поскольку дуэль осталась во втором акте, о ней после третьего как-то и не думаешь.
Разумеется, столь реалистичный, почти бытовой «Онегин», который заменит жолдаковский в репертуаре Михайловского театра, вряд ли вызовет раздражение или шок. Ведь простота — не большая беда в опере, где как бы ни выпендривались «режики», музыка все равно рулит. Вот и здесь уверенно рулил маэстро Василий Петренко — убедительно предлагая свои темпы, агогику, динамику и высочайший эмоциональный градус музыки, без которой Чайковского не бывает.

Екатерина Кретова, «Московский комсомолец»