Вертишься, крутишься, летишь

11 марта 2012

Интервью

Вертишься, крутишься, летишь

Балерина Наталья Осипова среди самой широкой публики прославилась благодаря скандальному переходу из Большого театра в Михайловский в конце 2011 года. в интервью «ДП» Наталья рассказала, зачем это было сделано, и ответила на вопрос, платит ли олигарх и директор Михайловского Владимир Кехман бешеные деньги.

Вас удивил огромный резонанс, который вызвал ваш уход из Большого театра?

— Да, удивил. Но, с другой стороны, я очень люблю Москву и знаю, что у нас там и правда много поклонников, которые нас искренне, от всей души любят, и мы их очень-очень любим. И мы сильно переживали и страдали из-за того, что уходим, уезжаем, оставляем их. Но вместе с тем сейчас ужасно приятно сталкиваться с ними в Петербурге на спектаклях. На «Лауренсию» приехало 40 человек из Москвы — для меня это был просто шок. Что может для артиста быть большим счастьем — когда ты понимаешь: то, что ты делала, не прошло зря, появились люди, которым интересна, важна и дорога твоя работа настолько, что они готовы приехать на твой спектакль в другой город.

В Михайловском театре говорят, что не платят никому больше, чем он стоит на рынке. На вас это правило распространяется?

— Да. Абсолютно. Иногда нам платят больше, иногда меньше, но, в принципе, это средняя стоимость, мы часто за один концерт получаем такие же деньги, как в Михайловском театре за спектакль.

То есть раздававшиеся кое-где утверждения, будто директор Михайловского театра Владимир Кехман перекупил вас за бешеные деньги, безосновательны?

— Смотря для кого что является бешеными деньгами. Но скажу честно: я считаю, что люди искусства, и тем более артисты балета, должны получать достойную зарплату, потому что это невероятно тяжелая и короткая профессия!

Главной причиной вашего перехода из Больше го театра в Михайловский называлось желание расширить репертуар. В декабре вы станцевали в премьере «Спящей красавицы» Начо Дуато, в январе — в «Лауренсии», поставленной Михаилом Мессерером, в феврале — в сделанной им же новой редакции «Баядерки». Это хорошо или нормально?

— Вообще-то, это нормально — с тем опытом, что у нас накопился. Мы ведь станцевали уже множество спектаклей, сейчас много танцуем, очень много ездим. Про себя могу сказать, что у меня бывали и более сложные ситуации — когда пришлось за 2 недели сделать три разных партии. Это было 2 года назад: я танцевала в балете Парижской оперы Клару в «Щелкунчике» в хореографии Рудольфа Нуреева, Балерину в «Петрушке» Фокина, а в Большом театре — «Эсмеральду».

Вы быстро учите текст?

— Да тут дело ведь не в том, быстро или медленно. Все зависит от того, как подойти к работе. Когда у тебя есть силы и ты правильно их распределяешь, работаешь сконцентрированно — успеваешь все сделать. А когда я немножко уставшая, вот как сейчас, когда организм обессиленный, к сожалению, мне уже тяжело заставить себя пойти в 10 часов вечера в зал заниматься, думать, пробовать...

Вы удовлетворены своими выступлениями в «Спящей» и «Лауренсии»?

— Никогда после премьеры нельзя сказать, что ты хорошо станцевал. Потому что любой спектакль меняется, растет, с каждым разом становится все лучше. Хотя иногда случается и наоборот. Я никогда не бываю довольна собой на 100%, серьезно. И тот, и другой спектакль могла станцевать лучше — что, думаю, в будущем и сделаю. Что касается «Спящей», то мы ведь танцевали вечер памяти Ролана Пети в Большом театре, а на следующий день была премьера здесь, в Михайловском, и мы немножко не успели: не хватило времени прочувствовать, положить текст не только в ноги, но и в душу — так, чтобы они как бы сливались вместе. Поэтому, может быть, некоторые движения не выглядели моими родными. Но вот сейчас, через месяц, когда мы снова танцевали «Спящую», спектакли прошли намного лучше.

А «Лауренсия»?

— О, вот тут все родное — все движения, все позы мне родные! Я понимаю абсолютно все, что происходит в этом спектакле. Но и его мы готовили очень быстро, и хотя сделали в принципе все нормально, но еще требуется, скажем так, некоторая отделка. Да, все на месте, все лихо: вертишься, крутишься, летишь — но можно все это сделать поаккуратнее, поизящнее. У меня ведь, когда доходит до душевных танцев, когда вот просто на разрыв аорты, я уже не помню ни о чем, к сожалению... Или к счастью. Ну так для этого есть Михаил Мессерер, который не только балетмейстер-постановщик, но и отличный педагог. Я думаю, что мы вместе этот спектакль доведем до совершенства.

Как вас приняла труппа Михайловского театра?

— Мне кажется, нормально. Я, разумеется, ни к кому специально не подхожу, никого ни о чем не спрашиваю, пока ни с кем здесь не дружу, но ощущение такое. Возможно, сначала для них было странно, что мы переходим в их труппу, Наверное, кто-то обрадовался, кто-то, наоборот, расстроился. Но в целом — прекрасный коллектив, я не чувствую никакого негатива в наш адрес. В принципе, как я понимаю, довольны все: и мы — что работаем в Михайловском театре, и, наверное, они — что мы танцуем вместе с ними. Мы ведь с Ваней (Иван Васильев — партнер Натальи Осиповой. — Ред.) такие люди — у нас совсем нет какого-то пафоса, заносчивости. Я вообще себя никем не считаю. Если спросить, считаю ли я себя хорошей балериной, отвечу: я считаю себя самой ужасной балериной на свете! И не могу понять, почему я кому-то нравлюсь, за что меня люди любят как балерину. Для меня это нонсенс. А Ваню я обожаю как танцовщика.

Когда в этом сезоне премьер American Ballet Theatre Дэвид Холберг подписал контракт с Большим театром, это подавалось чуть ли не как наша национальная победа: американские звезды едут работать в Россию. С другой стороны, ваш переход генеральный директор Большого Анатолий Икса нов назвал атакой частного бизнеса на главный театр страны.
Почему у нас по-прежнему «наши» — доблестные разведчики, а «ихние» — подлые шпионы и предатели?

— Ой, ну вы же все прекрасно понимаете. И мы понимаем.
Так складывалось, уж извините за нескромность, что в последнее время мы с Ваней в Большом театре были одними из самых ярких фигур. И на гастролях наши спектакли очень хорошо принимали, всегда была прекрасная пресса, и в Москве мы вызывали интерес. Для меня это удивительно, честно говоря, но многих людей волновало то, что с нами происходит. Поэтому наш уход, несомненно, все заметили, он произвел сильное впечатление. Мы ведь танцевали большой и очень хороший репертуар, у меня были какие-то весьма удачные роли, которые я всем сердцем люблю, и у Вани — он так танцевал Спартака, что я вообще не вижу адекватной замены ему в этой партии в труппе Большого.
И вот мало того что мы уходим из Большого, так еще и в Петербург. Но мы продолжаем всем сердцем любить Большой театр, наших педагогов, коллег, концертмейстеров, костюмеров, гримеров и всех, с кем работали и сделали вместе много хорошего.

Раньше считалось, что тому, кто танцует Жизель, не годится Китри в «Дон Кихоте» и наоборот. Вы — одна из тех балерин, кто отменил понятие амплуа, и в вашем репертуаре и нежно-лирические, и виртуозно-бравурные партии. Что больше соответствует вашей индивидуальности, а что все-таки — роли на сопротивление?

— Это вообще очень сложный вопрос. Те партии, которые я уже танцую, — я их считаю своими, не могу к ним отнестись как к не своим. С другой стороны, когда вспоминаю, как готовила Жизель, через что прошла, пока добилась какого-то результата, который мне самой нравился... И то я не знала, как это народ воспримет...
Понимаете, тут непростая ситуация. Многие ведь считают, что мне не надо выходить в каких-то партиях, куда-то рваться, доказывать, что я имею на это право.

В чем вам не надо выходить?

— Ну, думают, что я вообще не должна танцевать классический репертуар, такие балеты, как «Спящая красавица», «Баядер:а», «Лебединое озеро». Но вот мы вчера смотрели мультик про гадкого утенка, и я кричала: в каждом гадком утенке живет прекрасный лебедь, надо только дать ему вырасти. А иначе зачем жить, нету смысла никакого! Если я чувствую и понимаю, как это сделать, но этого не сделаю, я буду неудовлетворенным человеком в искусстве и в жизни. И пусть потом мне скажут, что я самая отвратительная, мне все равно. Меня трогает, когда вижу любовь зрителей, когда вижу, что их трогает то, что я делаю, они плачут, хлопают — вот это супер, вот для этого я танцую. А когда идет негатив — что я уродка, ужасная и все такое, меня это вообще никак не задевает, честно. Мне параллельно. Хотя когда конструктивная критика — рада прислушиваться, исправляться, учиться и становиться лучше.

Понятно, что в идеале должно все соединяться, но, если выбирать, вы предпочтете партнера, который вам что-то дает актерски, или того, с которым вы уверены, что все поддержки будут надежными и он вас никогда не уронит?

— Так ведь идеальный партнер у меня все-таки есть. У нас с Ваней Васильевым и актерски складывается, и держит он прекрасно, и опыт совместный у нас уже такой, что мы понимаем друг друга с полуслова. Но есть еще много замечательных партнеров, с которыми я работаю и которых очень люблю. Например, Андрюша Меркурьев, которого никогда не забуду, он был моим первым Альбертом в «Жизели», и это в моем сердце на всю жизнь. Каждый партнер — это какая-то новая история, с каждым партнером ты меняешься. Но, честно говоря, мне плевать, как держат, если мне ничего не дают эмоционально, если я от них не заряжаюсь. Тогда я даже не могу репетировать, на репетицию иду с пустым ощущением. Потому что когда тебе человек тупо смотрит в переносицу и вообще не пытается ничего изобразить — такого партнера, спасибо, не надо.

Дмитрий Циликин,
«Деловой Петербург»
11 марта 2012