Тайна голоса

5 мая 2010

Интервью

Тайна голоса

По приглашению Михайловского театра впервые в России побывал знаменитейший американский тенор Нил Шикофф. В опере Фроманталя Галеви «Иудейка», премьера которой в феврале открыла театральную программу Года Франции в России, певец исполнил партию Елеазара, эталонным интерпретатором которой он считается.

Американский гость идеально вписался в постановку петербуржцев, сработанную по канонам современного европейского театра главным дирижером михайловцев словаком Петером Феранецем и французским режиссером Арно Бернаром.

В интернациональном ансамбле солистов лидировали уругвайка Мария Хосе Сири (Рахиль), Наталья Миронова (Евдоксия), итальянец Джан Лука Пазолини (Леопольд). Если и дальше михайловская труппа пойдет по трудоемкому и финансово затратному пути приглашения мировых знаменитостей, то скоро коллектив может выйти на авансцену международного музыкального театра. Нил Шикофф превратил спектакль не только в феноменальный артефакт, но в мощный гражданский манифест. Тема поэта и гражданина оказалась очень важной для него и за пределами сцены. В этом убедилась обозреватель «Известий» во время эксклюзивного интервью со всемирно известным певцом.

— С какими мыслями вы приехали в Россию?

— Сложный вопрос. Я постараюсь быть политически корректным, но в то же время честным. Сейчас мы начинаем понимать, что люди, несмотря на все разногласия, похожи. И можно встречаться как друзья и обо всем или почти обо всем договариваться. Хотя казалось, что 70-летняя история Советского Союза, «холодной войны», ракет и угрозы нападения никогда не закончится. То же касается ранее враждебных отношений США и Японии. Сегодня в мире продолжает оставаться огромное количество конфликтов. Главное, чтобы люди перестали заниматься поиском врагов, дабы в конце концов человечество само себя не уничтожило.

— Для вас «Иудейка» — опера, имеющая политический смысл?

— Да, это опера о нетерпимости и предрассудках. Поэтому когда я исполняю партию Елеазара в новой стране, я невольно думаю об ее истории. Например, первый раз я пел «Иудейку» в Вене, когда там на выборах победила националистическая партия, а ее лидер Йорг Хайдер был очень важной фигурой в австрийском обществе. И я понимал, что для людей, приходящих на спектакль, история, звучащая со сцены, в тот момент была актуальна и в реальной жизни. Кроме того, хочу заметить, я не считаю, что Австрия вправе называть себя жертвой Второй мировой войны. Передо мной была страна — пособница фашисткой Германии, виновницы огромного количества жертв. И я видел, какое неизгладимое впечатление произвела эта опера на публику. После я пел Елеазара во многих странах мира, в том числе на сцене Metropolitan Opera перед детьми жертв Холокоста, и в Венеции, где было еврейское гетто, и в Швейцарии, которая, как известно, во время войны принимала непосредственное участие в «еврейском вопросе». Думаю, и сегодня нет страны, свободной от расовых предрассудков. Поэтому когда я пою эту партию, говорю не от лица американского еврея, а от лица евреев вообще.

— Вы трактуете роль Елеазара как свою миссию?

— Безусловно. Я всегда строил карьеру так, чтобы своим исполнением передавать некое послание, выражающее мою жизненную позицию. Долгое время таким самовыражением для меня были «Сказки Гофмана» Оффенбаха, где Гофман — художник, столкнувшийся с непониманием и нетерпимостью. Художник, который не смог себя реализовать из-за проблем с женщинами, алкоголем и в какой-то из постановок даже с героином. Но лет двадцать назад таким родным образом стал для меня Елеазар. Здесь я, кажется, достиг наибольшего психологического единения с характером персонажа. Если посмотреть на моих героев, то чаще всего это нервные, чрезвычайно чувствительные люди на грани срыва. Но несмотря на еврейскую склонность к игре в жертву, мой Елеазар — еще и образ борца. В мировой опере есть еще несколько героев, с которыми я сильно связан как эмоционально, так и с точки зрения художественного замысла. И двое из них русские: Герман в «Пиковой даме» и Ленский в «Евгении Онегине».

— У вас есть русские корни...

— Моя семья родом с Украины, и там до сих пор живут мои дальние родственники. Как часто бывает в еврейских семьях, моим родным пришлось скитаться по миру. В результате мои дедушка и бабушка оказались в Соединенных Штатах, и я представляю в нашей семье уже второе поколение американцев. В Америке я жил в Нью-Йорке, космополитическом городе, в котором практически нет расовых предубеждений. Потом переехал жить в Вену и почувствовал, что для Европы вопрос антисемитизма все еще актуален.

— Вы всегда хотели быть певцом?

— В детстве я мечтал быть членом итальянской мафии и бегать по улицам с пистолетом. Возможно, это говорит о том, что в глубине души у меня притаилась какая-то агрессия, и я избавляюсь от нее, убивая на сцене своих «противников». Но если серьезно, то я из певческой семьи. Мои дедушка и отец были канторами, и я поначалу тоже. А мой прапрадедушка был пекарем, и на моем сыне певческий ген отдохнул. Хотя мы с женой — тоже хорошей певицей — планировали учредить певца.

— Почему, на ваш взгляд, именно вокруг теноров всегда возникает наибольшее количество слухов и мифов?

— Тенор — не очень распространенный высокий голос, который не характерен для обычного мужского, так называемого «разговорного» голоса. В человеческой природе, мне кажется, в таком высоком тембре закодирован своего рода брачный зов. Поэтому, полагаю, миф о том, что некоторые женщины сходят с ума по тенорам, — это не совсем миф. Как, впрочем, и мужчины часто теряют голову от сопранового голоса. Со мной так часто бывало. Обе мои жены — сопрано. Но моему второму браку повезло больше. Я стал старше и немного успокоился.

— Музыка — это главный смысл вашей жизни?

— Единственный. Из 365 дней в году я пою 355 — занятия, репетиции. И все ради спектаклей, которых у меня 50-60 за год. Моей карьере уже 35 лет. И я не считаю себя ископаемым — притом что сейчас появляется много звезд-однодневок, которые быстро зажигаются и так же быстро гаснут. Думаю, у меня достаточно таланта, чтобы мое имя стало известно всем. Но дело в том, что моя эмоциональная нестабильность, мое стремление к перфекционизму, рабское отношение к голосу и таланту не позволили сделать все то, что я мог сделать. Многие считают, что мое повышенное внимание к голосу — некий ритуал, который я соблюдаю из-за какого-то суеверия, но для меня это чрезвычайно важно. Например, я первый раз приехал в Петербург, но так и не видел города. Только отель — две минуты ходьбы до театра — репетиции — и снова отель. Но восторженное восприятие публики, ее напряженное молчание — то, ради чего стоит заплатить такую цену. Я был польщен, когда после спектакля меня обняла Елена Образцова — фантастическая женщина, великая артистка и певица. Уникальная красота голоса и драматизм характера делают ее абсолютно неповторимой.

— Вы приятельствуете с кем-нибудь из русских певцов?

— Я хорошо знаю Владимира Чернова, знаком с Дмитрием Хворостовским. С ними я часто встречался на постановках «Онегина». Также я хорошо знаю Владимира Атлантова. Даже купил дом в Вене, где он прежде жил. И когда хожу по комнатам, чувствую его присутствие. Считаю, что Атлантов поспешил покинуть сцену. Он мог и должен был сделать гораздо больше, так как обладал огромным талантом.

— А были ли моменты, когда вы хотели все бросить?

— Такое происходит практически каждый день. После огромного успеха я уходил со сцены замечательного Михайловского театра и был уверен, что пора заканчивать, так как лучше выступить уже не смогу. Но проснувшись утром — после прекрасного ночного ужина из блюд русской кухни, — я понял: кое-что было несовершенно и надо продолжать работать...

05-05-2010
Мария Бабалова, «Известия»

Коллекция фото (ID):  Нил Шикофф