«Работа в России – вызов»

18 мая 2012

Интервью

«Работа в России – вызов»

Всемирно известный хореограф считает, что балет — это гонки, в которых выигрывает тот, кто движется медленнее.

В начале прошлого года балетный Петербург получил подарок в лице знаменитого испанского хореографа и танцовщика: Начо Дуато возглавил балетную труппу Михайловского театра. За это время коллектив выпустил несколько громких премьер — Дуато поставил балеты Nunc Dimittis, «Без слов», «Дуэнде», «Прелюдия», «Многогранность. Формы тишины и пустоты», «Спящая красавица», и некоторые их них номинировались на «Золотую маску».

— Синьор Дуато, скоро полтора года, как вы работаете в Петербурге. За это время у вас сложилось мнение о труппе Михайловского театра?

— Труппа развивается, и я думаю, что сейчас это один из самых перспективных коллективов в России, будущее которого мне представляется очень привлекательным. Танцовщики хороши, они подстраиваются под мой способ работы, под мою хореографию, а я подстраиваюсь под них. В новых балетах, сделанных специально для них, они уже сейчас выглядят изумительно. А балеты, которые я делал ранее, танцуют по-новому. Я бы не хотел, чтобы мои балеты танцевали во всем мире одинаково: я не жду, что берлинская труппа будет исполнять мой балет так же, как мадридская. Хорошо, что везде мои работы выглядят по-разному. И звучит нелепо, когда критики говорят: «О, эта труппа не так хороша, как другая». В последней премьере Михайловского на музыку Баха («Многогранность. Формы тишины и пустоты». — Прим. авт.) артисты танцевали фантастически. И не нужно сравнивать! Я не хочу, чтобы они выглядели как испанская труппа. Может быть, у них чего-то не хватало в движении, но было больше линий, классических позиций, они предложили что-то другое.

— Не страшно было ехать в Россию?

— Нет. Понимаете, я мог поехать в Нью-Йорк, мне предлагали работу в Канаде, мог работать в Германии или остаться в Испании, заниматься с небольшими труппами. Возможно, моя жизнь была бы проще. Но приехать работать сюда было большим вызовом, и я хотел его принять. Это страна, которой я не знаю, язык, на котором я не говорю, другая балетная школа. Попробовать все это было гораздо интереснее, чем делать что-то привычное. Я знаю, что могу работать с успешной труппой в любом уголке мира — я этим занимался все предыдущие годы и теперь захотел чего-то нового. Так что я не боюсь. Это очень хорошо для меня в художественном и в человеческом плане.

— Какие из русских обычаев вы попробовали? В баню, например, ходили? Водку пили, блины ели?

— Не люблю сауну, не знаю почему. Предпочитаю гулять и ходить в тренажерный зал. Иногда могу выпить водки, но не слишком часто, она слишком крепкая. А вообще традиции. В наши дни очень трудно оказаться в городе, в котором люди были бы совсем другими. Приезжая сюда, как в Париж или Лондон, видишь большие города, в которых живут обычные люди, которые носят ту же одежду, ходят в итальянские, японские или китайские рестораны. И чувствуешь себя так, как если бы жил в Европе. Единственная проблема — язык. Если б я говорил по-русски, мне было бы гораздо проще. Но я не думаю, что в остальном Россия отличается от Европы.

— Русский учите?

— Нет. Я немного понимаю речь, но учить язык у меня недостаточно времени. Я слишком много работаю в театре, чтобы потом приходить домой и после этого заниматься. Конечно, говорить по-русски было бы здорово, потому что тогда я был бы более открыт с людьми и люди со мной. Говорят, что русские — очень холодные и серьезные, но это не так. Они просто вежливы и не хотят ставить человека в неловкое положение: «Если ты не понимаешь языка — я не стану с тобой разговаривать». Это нормально.

— Как Россия вас изменила?

— Это зависит от человека, а не от страны: если ты хочешь измениться, ты изменишься везде, а если не хочешь. Многие приезжают сюда на всю жизнь, и в них другая культура не оставляет следа. Но я намерен жить так, как живут здесь люди каждый день, и впитывать по максимуму. Да, моя жизнь изменилась. Я стал более спокойным, больше провожу времени дома, больше читаю, больше слушаю музыки. Мадрид — место более деструктивное: ты выходишь прогуляться, разговариваешь с друзьями на террасе, вы пьете пиво, гуляете ночью. Здесь жизнь более закрытая, и мне это нравится. Для меня это новое. Сейчас здесь светло в 10-11 вечера, это очень странно для испанцев. И погода другая. Знаете, я уехал из Испании, когда мне было 16, и никогда не скучал по ней, не скучал по своей семье. Я чувствовал себя хорошо, где бы я ни был. Я жил в Голландии, в Нью-Йорке, в Лондоне, в Бразилии. И никогда не скучал по дому, мой дом — там, где я нахожусь.

— Члены вашей семьи ходят на премьеры ваших спектаклей?

— Родителям уже много лет, поэтому они на премьеры не ходят. Мама говорит, что хочет приплыть сюда на корабле. Сесть на корабль где-нибудь в Бильбао и приплыть прямо в Неву — это было бы прекрасно. Она любит круизы. Каждый год ездит в Иерусалим, в Афины и другие города Средиземноморья. Брат приезжал, сестры приезжали, племянники. У меня же девять сестер и братьев! Я могу приглашать по одному хоть каждый месяц в году! Брату очень нравится город, он хочет купить дом здесь.

— В русских балетах и операх порой изображаются сценки из жизни в Испании...

— Постоянно! Я столько испанских танцев не видел за всю свою жизнь!

— Вам, наверное, смешно видеть такие стереотипы об испанцах?

— Не то чтобы смешно. Просто эти балеты создавались сотню лет назад, когда люди мало путешествовали. Петипа был в Мадриде, вдохновился и сделал несколько танцев. Но вообще люди не знали Испании. Теперь, если бы русский ставил испанский балет, страна была бы представлена по-другому. Но тогда имидж был — быки, кастаньеты, цыгане, мачо и усы. Очень экзотично. Но это только юг Испании, на самом деле она очень большая. Я испанец, и я вовсе не типичный мачо с усами.

— Насколько адекватна реакция российского зрителя на ваши произведения? Разбирается ли он в современном балете?

— Не только разбирается, но и хочет его видеть, я чувствую это. Я в театре с 16 лет, а мне сейчас 55. Я живу театром. Сижу в кресле, смотрю представление и знаю, что ощущают люди. Знаю, даже когда нахожусь на сцене. Я замечаю, как люди смотрят новые балеты на музыку Баха или «Прелюдию», их особое внимание к сцене, потому что они видят что-то, чего не видели раньше. Конечно, они любят классику, любят «Дон Кихота», «Лебединое озеро» — но, приходя на них, они знают, что увидят, и просто смотрят на танцовщика, на то, сколько фуэте прокрутила балерина. А на этих новых работах в зале — особая тишина. Я чувствую и ценю это внимание.

— Вы говорили, что хотите открывать в России молодых хореографов. Кого-то уже приглядели?

— Нет. Позднее, может быть, в театре я хотел бы провести что-то типа мастер-класса. Я всегда это делаю со своей труппой, чтобы дать возможность танцовщикам раз в год показать свою собственную хореографию. Это единственный путь узнать, хореограф ты или нет. Сейчас в театре только три студии, у нас не так много времени и места, чтобы что-то делать новое. Может быть, в результате реновации мы получим пространство для танцовщиков, где они смогут репетировать собственные балеты. И мы сможем показывать их публике раз или два в год.

— Хотели бы вы пригласить других хореографов поработать с вашей труппой в Михайловском?

— Конечно. Я говорил с Йиржи Килианом, с Форсайтом, с Матсом Эком, со штутгартским балетом насчет произведений Джона Кранко. Говорил с Жилем Романом из «Бежар балет Лозанна», может, мы бы сделали «Весну Священную» и «Болеро». Но сначала я должен подготовить танцовщиков. Сейчас они в процессе изменений. Думаю, что в марте, когда будет два года моему пребыванию здесь, будет самое время. Два года — это краткий срок. Перемены в балете проходят медленно, нужно быть очень спокойным. Я думаю, что балет — это гонки, в которых выигрывает тот, кто движется медленнее. Если ты пойдешь слишком быстро, это кончится катастрофой. Я говорил об этом год назад: все должны иметь терпение -критики, танцовщики, дирекция... Потому что сделать надо многое. Изменения в людях, в танцовщиках происходят медленно.

— На Западе заниматься балетом начинают позже, а у нас раннее начало считается преимуществом русской школы...

— Не знаю. Хорошо, если ребенок с малых лет хочет заниматься балетом, плохо — если его заставляют. Если он уже в пять лет хочет танцевать — пожалуйста, замечательно! Но я не думаю, что в этом возрасте ребенок понимает, хочет ли он быть танцовщиком, певцом или астронавтом. Зачем заставлять его? Тогда у нас будет множество несчастных танцовщиков с очень хорошей техникой, с красивыми телами, но не желающих танцевать. Я думаю, можно начинать в десять лет, это нормально. Вряд ли, начиная в пять, ты приобретешь лучшую технику, чем начав в двенадцать.

— Есть ли у русских танцовщиков какой-то общий недостаток?

— Нет, у них хорошая школа, хорошая дисциплина, они работают больше, чем западные. Они гораздо более преданны театру.

— Хотите ли вы пригласить в труппу театра кого-то из танцовщиков, с которыми работали ранее?

— Нет, не хочу видеть никого из своих старых танцовщиков, хочу новых.

— Я читала, что пока ваши шесть сестер занимались балетом, вы с братьями занимались дзюдо. Вы знаете, это очень модный выбор для нашей страны, ведь этим видом спорта увлекается Владимир Путин...

— Да, может, мы с ним могли бы побороться. Но если серьезно, я ненавидел дзюдо. Я хотел заниматься балетом, но мама говорила, что балет — для девочек, а мальчики должны заниматься дзюдо. Дзюдо по своей природе красиво, как и хореография, в отличие от бокса. Но я не любил его.

Алина Циопа,
«Невское время»
18 мая 2012 г.