Никто не сбежал

5 августа 2011

Интервью

Никто не сбежал

Один из самых известных хореографов мира Начо Дуато, в 2011 году возглавивший балетную труппу Михайловского театра по приглашению миллиардера Владимира Кехмана, на прошлой неделе завершил свой первый сезон в России.

Вы удовлетворены полугодом работы в Михайловском?

— Конечно, приступить к работе в середине сезона — не то же самое, что с его начала, какие-то вещи, происходившие в жизни труппы, были запланированы до меня. Вот следующий сезон, с сентября, — совсем другое дело, надеюсь, за целый год я сумею сделать больше. Но общее впечатление очень положительное. За эти несколько месяцев мы сумели выпустить четыре премьеры: я перенес сюда две мои старые работы и два балета сочинил специально для труппы Михайловского театра. Все артисты и педагоги по-прежнему в компании, все влюблены в компанию, никто от меня не сбежал.

Для вас первичен хореографический замысле, к которому вы подбираете музыку, или, наоборот, музыка дает импульс к сочинению?

— Когда я начинал, как хореограф, пользовался уже написанной музыкой. Но, по мере того, как я взрослел, набирался опыта, у меня появились свои идеи, более зрелые, более глубокие, и понадобилась новая музыка, с помощью которой их можно было бы выразить. Примерно 10 балетов я поставил на музыку, написанную специально для них, больше всего — Альберто Иглесиасом, который больше известен как успешный кинокомпозитор, работавший с Педро Альмодоваром, Оливером Стоуном. Я могу предварительно оговаривать с композитором характер музыки, продолжительность звучания и т.д., но музыка должна мне нравиться, я должен ее любить — иначе я не могу работать.

Перенося свои сочинения в новую труппу, вы корректируете их под конкретных исполнителей?

— Нет, хореографию я не меняю, даже когда этому конкретному исполнителю в этой комбинации, допустим, неудобно вправо. Если поставлено вправо, так и должно быть.

Какими качествами, кроме техники, должен обладать артист, чтобы вы выбрали его на кастинг в свой спектакль?

— Прежде всего мне нужны танцовщики, которые хотят танцевать. Потому что — вы, наверное, знаете — есть множество танцовщиков, которые танцевать не хотят. Они лучше бы сидели дома, болели, растили детей и получали зарплату. Особенно это распространено в больших компаниях — и я не могу работать в таких местах. Я люблю танцовщиков, которые обожают танцы!

Техника, конечно, важна, но еще важнее музыкальность, способность понимать музыку. В конце концоы, ведь хореография — это интерпретация музыки. Есть техничные танцовщики, у которых хорошие вращение, прыжок, растяжку, но они немузыкальны — и они мне неинтересны. Меня интересует не количество фуэте, а качество движения. Но надо сказать, что, как правило, большие артисты — например, Барышников, лисецкая, Сьюзен Фарелл — будучи техничными, еще и очень музыкальны. Также нужно, чтобы танцовщики владели искусством коммуникации, умели работать с другими людьми. И умели разделять студию, сцену — и повседневную жизнь.

Вы как-то рассказывали, что были случаи, когда публика уходила с ваших спектаклей. Кто виноват: она или вы?

— Никто не виноват. Речь шла о том, как в 2004 году меня попросили сделать спектакль для культурного форума в Барселоне, а как раз тогда произошли страшные теракты в Мадриде и были опубликованы снимки пыток на американской базе Гуантанамо. Я поставил балет «Ржавчина», очень жесткий, про весь этот ужас террора, с сильной музыкой, там были настоящие записи пыток. И кое-кто начал уходить из зала — эти люди не хотели на такое смотреть, с таким соприкасаться. Но я считаю, что балет — не только развлечение, но и способ разбудить сознание, говорить о том, что важно для общества.

Получается, общество оказалось не готово слушать художника?

— Общество всегда готово.Более чем. Просто есть какая-то группа, которая действительно не готова, чьи головы и сердца закрыты.

Как вы относитесь к рецензиям на свои спектакли?

— Вообще-то я избалован критикой — у меня всегда были очень хорошие рецензии. Везде, кроме Испании. В Испании нет традиции классического танца, и испанские критики что-то читали в книгах, но не пережили этого, да они попросту не умеют писать. Они разбирают человека, а не его спектакль. Через пару лет работы в Испании я перестал читать рецензии.

А потом, нравится критику или нет — на кассовые сборы это не влияет.

Творчество невозможно без свободы. А балет — сфера, где царит жесточайшая дисциплина, почти тоталитарная. Как это соотносится?

— В моем представлении дисциплина не имеет ничего общего с тоталитарностью. Она не ограничивает свободу, наоборот, она предоставляет больше свободы. Без дисциплины будет полный хаос — а это как раз несвобода. Уверен, что именно благодаря дисциплине художники — любые, во всех областях искусства — имеют возможность сделать то, что они хотят.

В работе с танцовщиками я не люблю авторитарный подход и стараюсь его не использовать. А дисциплину люблю!

Балет нередко выглядит как чисто физические упражнения, но иногда на сене артистам работой мышц и связок удается рассказать о жизни человеческого духа. В чем секрет этого одухотворения, каков его механизм?

— Балет и правда предъявляет большие требования к физической подготовке, но я бы не стал сравнивать его со спортом. Мне не нравится, когда балет превращается в соревнование, когда начинают считать обороты, прыжки, градусы, на которые поднимается нога. Дело не только в хореографе. Только вместе с музыкальными танцовщиками и при помощи музыки можно добиться, чтобы получилось что-то похожее на творчество.

Дмитрий Циликин,
«Деловой Петербург»
5 августа 2011