Начо Дуато: «Спящая красавица» не была обязательным пунктом контракта

14 декабря 2011

Интервью

Начо Дуато: «Спящая красавица» не была обязательным пунктом контракта

Испанский танцовщик и хореограф, в прошлом — художественный директор Национальной балетной компании Испании, а с этого года худрук балета Михайловского театра Санкт-Петербурга Начо Дуато представит 16 декабря премьеру новой версии балета «Спящая красавица». В интервью агентству РИА Новости хореограф рассказал, что вдохновило его на создание этой постановки, почему он сделал злодейку Карабос писаной красавицей и почему считает переход танцовщиков Осиповой и Васильева из Большого театра поступком, достойным подражания.

— Вам не было скучно работать над «Спящей красавицей»: все-таки это всего лишь сказка и один из самых известных и популярных балетов?

— А вы считаете, что сказки, это скучно?

— Конечно, нет, но это, скажем, не совсем ваш формат...

— Вообще, мне как раз нравится работать с классикой. «Спящая красавица» — это прекрасная музыка, а для меня всегда на первом месте стоит именно музыкальный ряд. Вопреки привычному мнению классика и современный танец не так уж далеки друг от друга: и современный балет может быть скучным и нудным, и классика может быть увлекательной и интересной. В конце концов, сюжеты в балете очень похожи: принц, принцесса, поцелуй, любовь, приключения...

Кроме того, для меня была очень важна сама возможность поработать с Сарафановым, которого я считаю одним из лучших танцовщиков в мире, а также с Перрен, а затем появились еще и такие звезды как Осипова и Васильев. Во время работы над спектаклем меня окружали люди, которые были готовы помочь мне осуществить все, что я пожелаю: построить на сцене фантастический дворец, создать таинственный лес с нимфами, сшить невероятной красоты костюмы. Мне было не до скуки, я чувствовал огромную ответственность за постановку, в которую вложено столько сил и средств.

— Нашлось ли в классическом балете с довольно насыщенным сюжетом пространство для эксперимента, современного танца и нового прочтения?

— Так как истории в балете похожи, важен сам способ, как ты ее расскажешь, как используешь музыку. Мне хотелось создать то, что увлечет публику, вдохновит ее, во что можно поверить. Можно заворожить зрителя «Спящей красавицей» или усыпить «Войной и миром».

— Правда, что «Спящая красавица» — часть вашего контракта с Михайловским театром?

— Нет, это не так. Я мог бы работать в театре, так и не взявшись за нее, и продолжил бы делать спектакли в своем стиле, в духе «Дуэнде», «Прелюдия» и других.

— Но сама постановка разве не была инициативой Владимира Кехмана?

— Не совсем так. Господин Кехман действительно упоминал о возможности поставить «Спящую красавицу», и в какой-то момент мне тоже показалось, что сделать заново этот балет будет интересно. Для меня это был своего рода вызов: взяться за такой материал и поработать более чем с 80 артистами на сцене. Раньше я подобного не делал, такой возможности у меня не было.

— А обсуждали ли вы с Владимиром Кехманом сам замысел спектакля?

— Нет. Господин Кехман дал мне полную творческую свободу, иначе я не смог бы работать. Хотя, конечно, уже в процессе какие-то вопросы я обсуждал с руководством театра.

— Если бы вам все же пришлось в двух словах пояснить свое видение будущего спектакля, что бы вы сказали?

— Эта постановка верная самой музыке Чайковского. Я следую за музыкой, а она меня вдохновляет. Это история и персонажи, которых мы прекрасно знаем: принцесса Аврора, принц, король с королевой, фея Карабос. Правда, у последней в свите есть крысы, а в моей версии они больше похожи на тараканов. Кроме того, обычно принцесса просыпается во дворце, а моей постановке это происходит в лесу, потому что оригинальное название балета как раз «Красавица в спящем лесу». В остальном — это классическая постановка: я следую за сюжетом и за музыкой.

— Кстати, у вас фея Карабос — это мужская или женская роль?

— В Европе и Америке ее партию действительно обычно исполняют женщины, у меня же вполне традиционный вариант: это мужская роль. Но это не страшная и уродливая ведьма, а красивая фея. Мне кажется очень упрощенным представление, что зло выглядит отталкивающе. Как раз наоборот — наибольшую опасность представляет то, что привлекательно. Как известно, злая королева в «Белоснежке» отличалась удивительной красотой. Поэтому я хотел, чтобы Карабос была привлекательна, обаятельная и в тоже время отпугивала. И это точно не страшная старуха с клюкой.

— Раз уж зашла речь о женских образах, какая у вас Аврора: хрупкая девушка или, может, волевая женщина?

— Это девушка пятнадцати лет. И весь балет — это история ее взросления. Сюжет с пальцем, который она уколола спицей, отражает все те трудности, с которыми сталкивается девушка, переживая взросление и становясь женщиной. По сути это рассказ о том, что любовь не дается просто так, чтобы ее добиться и заслужить, необходимо пройти через ряд препятствий. Иначе, что же это была за сказка: «родилась принцесса да вышла замуж за принца»?

По сравнению с другими версиями «Спящей красавицы» у меня все очень человечно и приближено к жизни. Аврора — живая девушка, принц не так уж высокомерен, фея общается с принцессой, прикасается к ней. Все очень естественно.

— Сказки бывают «волшебными», «философскими», «страшными», а у вас, значит, «реалистическая».

— Ох, лучше балетам определения не давать (смеется). Конечно, пусть зритель сам для себя это решает, но для меня это вполне фантастическая история. В какой-то момент в постановке возникают совершенно волшебные моменты, например, когда везде появляются розы. Да и принцессы в наше время не спят по сто лет. Не стоит искать логику в «Спящей красавице».

— Для вас эта постановка была сознательным отходом от версии Петипа или вы постарались вообще никак от нее не зависеть?

— Я не реставратор, который восстанавливает былой вид вещей, я, скорее, архитектор, который создает нечто новое. Мне неинтересно подкрасить, подрисовать то, что было уже до меня. Но это не из-за отторжения версии Петипа, а наоборот — из уважения к ней. Дело в том, что сам я сильно сомневаюсь, что сейчас танцуют так же, как 120 лет тому назад. Я хотел сделать что-то свое, но в рамках классики: пуанты, пачки, пируэты...

— По поводу русских танцовщиков: вскоре после начала работы в Михайловском вы признались, что между вами есть некоторый эмоциональный барьер. Удалось его преодолеть почти за год совместной работы?

— Дело, конечно, не в танцовщиках, а в самой культуре. Кроме Мадрида я работал в Швеции, Голландии, Америке, и везде складывалась своя атмосфера. Так что это лишь аспекты нашей совместной работы, которые никак не отражаются на результате: в конце концов, за 10 месяцев мы сделали уже 5 спектаклей. Но, конечно, из-за языкового барьера я не так много общаюсь с танцовщиками, а сами они куда менее открыты, чем их коллеги в Андалусии (смеется). Но это как раз естественно.

— Как вы оцениваете новых солистов — Наталью Осипову и Ивана Васильева?

— Это совершенно великолепные артисты, и они будут танцевать в «Спящей красавице» 29 и 30 декабря. Наверно, уже после этого я буду готов рассказать о них больше. Но одно только решение об уходе из Большого театра говорит для меня об их смелости. И, насколько я вижу, это был осознанный, зрелый выбор. Кто-то их осуждает, кто-то ими восхищается, но мне кажется, что их шаг может дать серьезный импульс танцу в России. Возможно, их примеру последуют другие артисты, которые готовы ради творческой свободы порвать те путы, что их удерживают.

— Работая с российскими танцовщиками, воспитанными в классической школе, вам приходится их переучивать или вы подстраиваетесь под эти особенности?

— Вообще, сам я изучал классический балет, и большинство моих постановок созданы именно на этой основе. Моя задача изменить не то, как русские артисты танцуют, а то, как они думают. Я предлагаю им поверить в то, что они могут танцевать что-то совсем иное.

— То есть дело в головах, а не ногах?

— Да, артисты привыкли, что солисты танцуют только так, а кордебалет вот так, и моя задача всего лишь их переубедить. И поверьте, у меня их партии не сможет исполнить танцор джаза или степа.

— Вы обычно ставите камерные балеты, а в классическом балете без кордебалета не обойтись. Как вы справляетесь с 80 артистами на сцене?

— В плане хореографии это не представляет для меня серьезной проблемы. У меня были масштабные балеты, такие как «Ромео и Джульетта», «Бах», где танцевало около 40 артистов. Мне интересно, когда надо придумать, как 30 людям двигаться в одном пространстве. Вообще-то, когда в Испании проходила Олимпиада, мне даже предлагали поставить церемонию открытия. Там было около 10000 человек. Я начал работать, но потом понял, что мне это неинтересно.

— Такое задание скорее для человека военного.

— Точно. Так что 80 человек — не так уж много. Для балета иногда нужно массовое появление кордебалета для контраста — чтобы создать развитие сюжета.

— Вы можете назвать «Спящую красавицу» самой классической постановкой в своей карьере?

— Пожалуй, да. Он ближе всего к классической форме. Хотя в «Прелюдии» у меня тоже появляются девушки в пачках и на пуантах, которые пусть и несколько более странно выглядят, но вполне могут напомнить нимф из «Спящей красавицы».

— Судя по нескольким фотографиям, для спектакля сшиты очень красивые костюмы, но кажется, что танцевать в них будет очень непросто.

— Нет, на самом деле они очень легкие. Использовалось много ткани, но это, в основном, тюль, органза, шелк — нет ни подкладок, ни париков. Мы даже отказались от масок. У Кота в Сапогах будет шапочка, но пусть зритель понимает, кто это, по пластике, а не по костюмам.

— Вы видели последнюю версию «Спящей красавицы» Григоровича в Большом театре?

— Нет. Вернее, только отрывки на видео.

— Какие впечатления?

— Я слишком мало видел, чтобы судить. Прекрасна Захарова, замечателен Дэвид. Декорации и костюмы на высоте. Хореографию мы все прекрасно знаем, но исполнение очень хорошее. Вообще, меня всегда забавляла реакция людей на название: говоришь «Спящая», и все в ужасе — это же балет на 4 часа! Этого мне хотелось избежать. Даже вы начали разговор с вопроса, не скучал ли я. Нет, и постараюсь не заставить скучать зрителя.

— И сколько длится ваша версия?

— Если без антрактов, то чуть больше двух часов.

— Вы переписывали партитуру?

— Нет, но частично сократил.

— Вы знаете, что в России «Спящая красавица» появлялась в репертуаре в переломные моменты истории: после революции, после Второй Мировой войны, в начале «оттепели»?

— Да, конечно. И, если я не ошибаюсь, то после премьеры балета 120 лет тому назад нашлись критики, которые написали, что под эту музыку невозможно танцевать.

— После Петипа вы второй хореограф, который приехал с Запада в российский театр для постоянной работы. Вам не мешает этот груз ответственности?

— Для меня формулировка «второй после Петипа» ничего не значит. Конечно, эта ассоциация, наверно, вызывает какие-то чувства у русских танцовщиков и публики, но я работал в разных уголках мира и везде с одинаковой ответственностью подходил к своей работе. Эта история, скорее, анекдотическое совпадение, для меня это никакой роли не играет.

Глеб Борисов,
«РИА Новости»
14 декабря 2011 г.