Начо Дуато

5 августа 2011

Интервью

Начо Дуато

В начале этого года всемирно известный хореограф Начо Дуато досрочно расторг контракт с Национальным балетом Испании, где проработал директором двадцать лет, и возглавил балетную труппу Михайловского театра. Сейчас он живет в Петербурге, практически все время проводит со своими подопечными, представил две премьерные постановки. Начо Дуато признался «Санкт-Петербургским ведомостям», что наконец-то достиг вершины творчества.

— Вы стали руководителем русской балетной труппы. Какие-то личные предпосылки были для этого?

— Я с пятнадцати лет восхищался русскими танцовщиками, у меня в комнате висели фотографии Нуреева, Максимовой, Плисецкой, меня всегда привлекала русская школа. Но у балета нет государственных границ. Я учился в Лондоне, у Мориса Бежара в Брюсселе, в Американском театре балета Элвина Эйли, потом стал танцевать в шведском балете Биргиты Кульберг и Нидерландском театре балета под руководством Иржи Килиана.

— Когда в 1990 году вы возглавили труппу Национального балета Испании, сменив на посту художественного руководителя Майю Плисецкую, вы получили первый опыт работы с танцовщиками академической выучки, приглашенными русской балериной. Но в результате за годы работы вам удалось существенно пополнить историю современного балета новыми спектаклями, далекими от канонов классики.

— В испанской труппе по-прежнему танцуют артисты, которые работали с Майей Плисецкой и по ее приглашению приехали из Москвы. Я никого не уволил, хотя, разумеется, поставил перед ними свои условия; некоторые были не готовы ломать свои стереотипы ради того, чтобы танцевать мои спектакли, и ушли по собственному желанию. За двадцать лет работы директором Национального балета Испании я расторг только два контракта — не терплю ленивых людей. Разумеется, два десятка лет для балетной труппы большой срок, кто-то заводит семью, уходит в свободное плавание, на смену приезжают танцовщики из других стран. В балете «Ромео и Джульетта», который я поставил в Испании, главные партии исполняли Майя Плисецкая и австралийский танцор, один из лучших солистов моего бывшего коллектива. В Михайловском театре я также не собираюсь никого увольнять или приводить своих танцовщиков. Мне достался лучший коллектив, о котором можно только мечтать.

— Каждый европейский хореограф, который ставит балеты специально для русских танцовщиков, как правило, говорит о том, как нелегко виртуозам классического танца даются современные техники. Вы столкнулись с этой проблемой?

— Для меня не существует русского танцовщика, американского или испанского. Есть просто танцор, а откуда он родом, неважно. Не могу налюбоваться своими нынешними подопечными — они преображаются на глазах. Сегодня была репетиция, и я замечаю, как за эти восемь часов человек меняется, понимает для себя что-то новое, пересматривает свое отношение к танцу и к искусству в целом. Мне приятно осознавать, что я способствую таким положительным переменам. Вы не представляете, как за шесть месяцев наших совместных регулярных занятий изменились танцовщики! Кому-то новая пластика дается легко, кому-то труднее, но какие у них тела, образование, подготовка!

Сегодня у зрителей и артистов есть масса возможностей быть в курсе того, что происходит в мире по части современного танца. Практически все постановки, пусть фрагментами, можно посмотреть в Интернете. В Москву приезжали Килиан и Форсайт, в Петербурге показывали балеты Марты Грэм, Анжелена Прельжокажа. Процесс набирает обороты, и я горжусь тем, что тоже к нему причастен. Я заметил, что петербургские зрители очень внимательны. Мне интересен Михайловский театр, здесь я работаю на пересечении классического и современного танца. И на стыке двух разных миров можно создать что-то оригинальное. «Прелюдию» я не смог бы поставить в Мадриде. Мои спектакли испанского периода сейчас можно увидеть в Москве, и они совсем не похожи на то, пока еще немногое, что я осуществил в Петербурге.

— Когда в прошлом году вы готовили балет «Вишневый сад» для Чеховского театрального фестиваля в Москве, у вас не было потребности познакомиться с русской глубинкой? Не возникло ли желания проехаться по нашим бескрайним просторам?

— Я четыре раза приезжал в Мелихово, в дом, где жил писатель. Но даже если бы я пять лет прожил безвылазно в русской глубинке, я не смог бы полностью понять Чехова, поскольку для этого надо родиться русским и в совершенстве знать язык. Меня многие вещи потрясли: я смотрел на рабочий стол писателя, представлял его руки на столе... Сейчас, работая в России, мне хочется поближе познакомиться с творчеством этого писателя, хотя бы немного приблизиться к его героям, разгадать их мотивы — я думаю, проза Чехова содержит в себе ключик для понимания той самой загадочной русской души, о которой без конца твердят европейцы.

— В новом сезоне вы ставите «Спящую красавицу». Можно узнать какие-нибудь подробности?

— В декабре мы планируем премьеру. Эту идею мы обсуждали с Владимиром Кехманом. Я подумал, почему бы нет? Я обожаю Чайковского и готов принять этот вызов — длинный балет, много действующих лиц, яркие характеры, па-де-де, вариации, сложные кордебалетные перестроения. У меня есть великолепная труппа, оркестр, все в моих руках, я хочу поставить большой и сложный балет! Я сказал: за дело! Только не будет ничего общего с привычной русскому зрителю хореографией Мариуса Петипа... Но сюжет я сохранил, и действие закончится свадьбой. Конечно, будет абсолютно новая хореография. Мне кажется странным и даже забавным, что, допустим, на афишах Мариинского театра рядом с названием «Спящая красавица» значится фамилия Петипа и здесь же — еще трех современных хореографов. В лондонском «Ковент-гардене» та же ситуация — указаны имена трех постановщиков и при этом сказано, что хореография Мариуса Петипа. Я признаю такой вариант, но не хочу повторять. Если я сделаю ошибку, это будет лично моя ошибка.

— Вы уже решили, кто будет исполнять главные партии?

— Аврору станцует красавица Ирина Перрен, а принца Леонид Сарафанов.

— Вы достаточно поздно начали танцевать. Не сразу определились с делом своей жизни?

— В Испании балет считался занятием для девочек, к моему увлечению не относились серьезно. Мои шесть сестер занимались танцами, а я с тремя братьями — дзюдо. После окончания школы уехал в Лондон, сказав родителям, что буду учиться на актера, и только через год признался, что стану профессиональным танцовщиком. Я попробовал себя во многих областях: снял несколько кинофильмов в Испании, ставил мюзиклы, работал на телевидении и даже снимался в рекламе. Я вполне мог бы сделать карьеру киноактера, получал предложения с Бродвея, но, к счастью, понял, что больше всего меня привлекает искусство танца. Я бросил все и быстро наверстал упущенное, потому что балет требует всего тебя без остатка.

— Как вы все-таки решились приехать в Петербург? Какие ощущения от здешней культурной жизни?

— Я привык переезжать с места на место и утратил чувство дома. Я ставил спектакли в Лондоне, Нью-Йорке, в Амстердаме, Стокгольме, в Бразилии... В семнадцать лет я приехал учиться в Лондон, с тех пор постоянно общаюсь с новыми людьми, говорю на разных языках... Меня пугало только одно: я еду в столицу классического балета. Но я себя успокаивал тем, что если бы театру нужен был приверженец традиций, они бы пригласили кого-то другого. Великий Мариус Петипа, между прочим, четыре года работал в Мадриде, прежде чем переехать в Петербург, но когда королевский двор приостановил спонсирование его спектаклей, он уехал. Так что в истории петербургского театра уже был прецедент взаимодействия испанских и русских традиций. Я ни в коем случае не сравниваю себя с Петипа, но он мог бы остаться в Мадриде, однако уехал в Петербург. Я тоже мог и дальше работать на родине, тем не менее, я здесь. Не стоит бояться перемен, ведь они двигают искусство вперед.

— Среди деятелей петербургского искусства принято считать, что наш город достаточно консервативный, не такой открытый к восприятию новейшего искусства, как европейские столицы.

— Сейчас нет никаких ограничений. Я много думаю о границах и свободе, и понимаю, что весь мир находится как бы в открытом доступе. Я буквально вчера вернулся из Любляны, и там тоже люди невероятно интересуются современным искусством, ставят перформансы, устраивают смелые художественные акции. Недавно во время совместной выставки петербургских галерей в пространстве завода им. Степана Разина я купил небольшую картину молодого художника Кирилла Макарова. Я единственный человек, кто там что-то купил! Если сравнивать с Европой, там люди готовы вкладывать деньги в современное искусство. Но думаю, у вашего (теперь уже нашего) города есть шанс и по части современного искусства догнать Нью-Йорк или Лондон. Это всего лишь вопрос времени.

— У вас никогда не было желания поставить не просто балет, но, как сейчас модно, действо в синтетическом жанре, совмещая видео-арт, акробатику или даже оперу?

— Несколько лет назад меня впечатлила опера «Тристан и Изольда» с видеорядом Билла Виолы (в Петербурге спектакль тоже показывали), и я очень уважаю этого художника. Но я бы не позволил чему-то постороннему вторгаться в танец. В прошлом году в Нью-Йорке, а затем в Амстердаме я посетил так называемый show-dancing, или хэппенинг. Замедленные движения танцоров проектировались на большие экраны. Не могу сказать, что это оставило сильное впечатление.

— А если бы Владимир Кехман предложил вам попробовать себя в качестве режиссера оперы, вы бы рискнули?

— Не думаю, что это возможно. Я не особый любитель экспериментов и в своей работе придерживаюсь, скорее, классических методов. Меня трудно соблазнить каким-нибудь экспериментом. Поэтому мне так уютно в этом театре, где в моем распоряжении артисты академической выучки, симфонический оркестр. Когда я говорю, что работа над новой «Спящей красавицей» — это для меня новый вызов, вы должны понимать, что саму историю я не трону, вы увидите знакомую с детства сказку. Я не могу сказать, что «Прелюдия» полностью современный балет. Классическое и современное — это не черное и белое, это всегда полутона, светотени, благодаря которым возникает новый рисунок.

— Выпускники Вагановского училища нередко сетуют на то, что в процессе обучения мало внимания уделяется современной хореографии. С начала учебного года вы будете там преподавать, есть какие-то идеи, чему и как учить юных танцовщиков?

— В мире полно плохих танцовщиков, которые отлично владеют техникой модерн, но беспомощны в классике. Хорошая «Сильфида» выглядит гораздо более современной, чем плохой балет модерн. Я действительно так думаю. На следующей неделе у меня назначена встреча в Вагановском училище, уже в сентябре я приведу туда своего ассистента. Есть планы подготовить сцену из моего балета на музыку испанских композиторов, где задействованы двадцать два танцовщика. Во время учебного года я сам каждую неделю буду заниматься со студентами балетной академии, лучших возьму в Михайловский театр. В идеале хочу поставить балет с выпускниками. Я делал спектакли с выпускниками танцевальных школ в Нью-Йорке, в Париже, в Канаде, в Австралии и в Испании. Я не буду брать денег за педагогическую работу, считаю, что учить надо безвозмездно. Я просто дам им возможность попробовать новые движения, испытать новые эмоции.

— Вам доводилось раньше бывать в Петербурге? И чем вас вдохновил этот город?

— В 1983 году в составе труппы Нидерландского балета я впервые приехал в Ленинград. Тогда это было короткое знакомство. Теперь все мои знакомые признают, что я выбрал один из красивейших городов мира, замечательный театр, и теперь в моем распоряжении лучшие танцовщики. Да, зимой бывает холодно, но я привык к суровой зиме, когда жил в Стокгольме. У меня есть теплое пальто, и если одеваться по погоде, холодов не замечаешь. Я двадцать лет не чувствовал такого уважения от коллег и от публики, какое получил здесь. Я долго жил в Испании, но больше не хочу туда возвращаться, я не чувствую себя испанцем, я даже не похож на испанца.

— И все-таки, для вашего творчества важны национальные мотивы. Вы ставили балеты на старинную каталонскую музыку, практически каждый спектакль в чем-то напоминает древний ритуал?

— Да, в тех двух балетах я рассказал о своих личных внутренних связях с Каталонией, о том, что эта страна для меня значит. Я — часть средиземноморской культуры. Ее ареал — Италия, Франция, Греция, Северная Африка, Испания. Когда я захотел сотворить что-то испанское, даже не подумал позаимствовать мотивы из «Кармен» или «Дон Кихота» и взял за основу еврейские песни Каталонии. В них, на мой взгляд, отразилась атмосфера огромной территории, которая тянется до Сахары... Это и есть моя Испания, золотой век Испании — перекличка разнообразных культур: арабской, кельтской, еврейской, римской.

— Вы требовательны к артистам? Насколько легко вас вывести из себя?

— Я двадцать лет руководил одной труппой; это значит, я достаточно терпелив. Разумеется, мне хочется, чтобы меня окружали люди, преданные своему делу. Терпеть не могу проявлений лени, не хочу никого подгонять, напоминать, заставлять. Я провожу на работе целый день и, конечно, требую отдачи. В театр не приходят как на службу, в определенные часы пять дней недели — все делается по велению сердца.

— Как вам кажется, существует ли какое-то противостояние двух ведущих театров города, Мариинского и Михайловского?

— Я не замечаю никакого соперничества. Я чужд любой соревновательности. У каждого театра свои задачи, свой репертуар. Моя задача — заинтересовать зрителей своим творчеством. Я думаю только о том, что я могу сделать для своего театра.

— За время жизни в Петербурге у вас появились какие-то новые привычки и пристрастия?

— Здесь все, как в Европе, много замечательных ресторанов средиземноморской кухни. Я заметил, что петербуржцы — ценители японской кухни и очень любят есть палочками. А вообще я сейчас с головой в работе. В Испании было много отвлекающих факторов — друзья, звонки, встречи. А в Петербурге я сразу же после театра еду в свою квартиру, где слушаю Чайковского. Может быть, потом я смогу себе позволить отдых, но в ближайшие два года я должен заслужить уважение своей труппы. Я хочу, чтобы мои петербургские танцовщики знали, что я готов все свое время проводить с ними.

— И напоследок немного о дальнейших планах.

— Возможно, это будет балет на музыку Баха... Пока спектакли ставлю только я, но как только я буду уверен, что артисты готовы, мы обязательно пригласим знаменитых хореографов. Возможно, Килиана, Матса Эка, Форсайта, Макмиллиана. За два-три года мы сформируем базовый репертуар театра и постепенно будем добавлять постановки выдающихся современников.

— Планируете искать или воспитывать новых хореографов?

— Возможно, я своим примером как-то повлияю на своих подопечных, и кто-нибудь захочет попробовать себя в качестве балетмейстера. Лучшие хореографы получаются из танцовщиков. В школах не учат ставить балеты, а театр дает эту возможность; хореографу нужно время и пространство — это есть только в театре.

Полина Виноградова,
«Санкт-Петербургские Ведомости»
05.08.2011