«Мне претит понятие границы»

19 ноября 2013

Интервью

«Мне претит понятие границы»

Художественный руководитель балетной труппы Михайловского театра Начо Дуато в феврале 2014 года оставляет свой пост, чтобы возглавить труппу Государственного балета Берлина. В интервью онлайн-журналу «Германия и Россия» мастер современной хореографии рассказал о своих классических постановках в Петербурге, русском характере и любви к Берлину.

Господин Дуато,первый вопрос, конечно, о вашем переезде в Берлин. Как вы приняли это решение?

Это третий раз, когда меня приглашают в Берлин. Первый был в 1992 году. Тогда я уже подписал контракт, но внезапно испанское министерство культуры предложило мне возглавить театр Compañía Nacional de Danza, от чего мне было сложно отказаться — хотелось вернуться в свою страну после стольких лет, проведенных не дома. Затем в 2000-м, перед тем, как пригласить Малахова, меня позвали снова. Но я уже 10 лет занимался испанской труппой, у нас был успех, и труппа развивалась так, как я хотел, а я много работал над этим, так что пришлось снова отказаться. Сейчас после трех лет в Михайловском театре, я думаю, пришла пора что-то поменять.

Что вы думаете о берлинской труппе?

Staatsballet — это одна из лучших трупп в Европе. Также я очень люблю Берлин, это прекрасный город. Я думаю, сегодня это культурный центр Европы. В Россиимне нравится, но я чувствую себя комфортнее, когда на улице вижу людей разных культур, национальностей. Сейчас, я знаю, вы испытываете трудности с приезжими, но мне кажется, России нужно быть еще более открытой, не нужно сопротивляться активной иммиграции, она способствует развитию общества. Мне вообще претит понятие границ. Пожалуй, именно открытость Европы и Германии, открытость сознания, в первую очередь — это то, что меня очень привлекает. Вообще, поделюсь с вами своей теорией. Мне кажется, для гармоничного существования кого угодно — будь то человек или целое государство — важны две вещи, это сильный характер и внутренняя свобода. Вот у вас, у русских, например, сильный характер, но не хватает открытости и свободы, слишком много границ, которые вы сами себе придумали. В Испании, например, всё наоборот. Их сердце свободно, но характер слабоват.

Вы рассуждаете совсем как Монтескье.

Да, мы все говорим об одном и том же (смеется).

Сейчас проходят два или три последних месяца вашей работы в Михайловском театре. Подводя итоги, чем вы остались довольны или, наоборот, разочарованы?

Я многому научился. Я поставил «Спящую красавицу», сейчас работаю над «Щелкунчиком», осваиваю классическую технику, с пуантами, пачками. У меня была прекрасная возможность сотрудничать с Академией им. Вагановой, с Большим театром, было приятно поработать с молодыми русскими танцовщиками — такими одаренными, талантливыми. Также я счастлив, что работал с такими людьми, как Леонид Сарафанов, Наталья Осипова и Иван Васильев, Полина Семионова, Олеся Новикова, Светлана Захарова, Диана Вишнева. Ине потому что они «звезды» — я равнодушен ко всей этой известности — но потому, что они совершенно особенные. Еще было здорово — особенно для человека в моем возрасте — жить в незнакомой стране, где говорят на языке, который ты не понимаешь. Видите ли, когда вы живете в стране, языка которой не знаете, это делает вас скромнее. Ты всегда чувствуешь себя немного человеком второго сорта,и не важно, как прекрасно со мной обходятся все, когда я здесь, в театре. Выходя в город, ты не чувствуешь себя его частью, и это спускает тебя с небес на землю.

А что вы думаете о петербургской публике?

Мне кажется, ей эти перемены понравились. Новые работы, новая музыка. Сколько можно слушать Чайковского, Минкуса. А здесь — Дебюсси, Арво Пярт, Бах — не вполне балетная, но очень красивая музыка!

Россия не показалась вам слишком холодной? Не столько климат, сколько люди.

Да, вы холодные. Но я не вижу в этом проблемы. Мне нравится эта дистанция. Но вы еще и не очень открытые. Я сам не очень открытый человек,однако мне кажется, в русских есть какая-то чрезмерная склонность выстраивать жесткую иерархию в отношениях, которая часто им мешает. Ученик никогда сам не заговорит с преподавателем, преподаватель — с директором. Директор становится вообще какой-то полумифической недосягаемой фигурой. Хотя вот в театре господин Кехман — прекрасный человек,но все его почему-то боятся. Вам бы немного расслабиться. Хорошо, когда ты уважаешь своего учителя, но знаете, мне не нужно, чтобы мне кланялись в коридорах — мне нужно, чтобы не опаздывали на занятия и не болтали во время репетиции по телефону.

Сейчас вы работаете в классической хореографии, но до этого много лет — преимущественно в современной. Это испытание для вас, эксперимент?

Да, пожалуй. Сейчас я делаю «Щелкунчик». Я бы назвал это неоклассикой. Это будет другая классика, в ней самым главным будет не техника, а что-то иное — то, что происходит из другого места, из самого нутра.

Вы видите в классической хореографии какие-то особые недостатки и достоинства?

В классике всё по правилам. Чтобы ее хорошо танцевать, нужно следовать этим правилам необычайно строго. Это удается далеко не всем. Русские в этом, конечно, самые лучшие. Хотя в последнее время я вижу всё большее увлечение техникой и трюками. Балет порой становится похож на цирк, вызывая у зрителя одно чувство: «Ого! Невероятно, как он это делает?». Немного утрачивается то, что было в начале века — у Нуреева, например, это особое чувство танца. А сейчас ты не можешь быть примой, если ты не тощая и не перестала вообще быть похожей на женщину. Сейчас нет ни одного «Лебединого озера», где бы балерина не задирала ногу выше головы. А вы помните Уланову в «Ромео и Джульетте»? Это же прелесть, и никаких задранных ног.

Вас часто спрашивают, выучили ли вы русский язык. Я спрошу вас, выучили ли вы язык русской хореографии.

Он не стал мне родным, но я поближе с ним познакомился. Я все лучше понимаю её законы, что с чем совместимо, все эти croisé, effacé. В современном танце можно делать что угодно. А здесь свои законы, и я думаю, я очень почтителен к ним.

Что вы думаете о современной хореографии в России сейчас?

Честно говоря, я мало что о ней знаю, я так много времени провожу в театре. Да и потом, что назвать современным? Эйфман считается современным? Мне кажется, он неоклассик, очень буржуазный. Я видел один спектакль Лилии Бурдинской в ByeByeBallet, это было здорово. Но мне кажется, современным молодым хореографам в России не хватает кооперации. Они работают в одиночку, не хватает больших фестивалей, площадок. Похоже, государство не очень поддерживает это направление. И я думаю, конечно, что человеку, который хочет танцевать современную хореографию в России, прежде всего, нужно уехать поучиться за границей.

Александра Шаповалова, «Германия и Россия»