Михайловский театр
«Итак, она звалась Татьяна...»
26 октября 2011
Интервью
«Итак, она звалась Татьяна...»
В осеннюю непогоду лучший источник радости и оптимизма — новые знакомства. Наше знакомство с Татьяной Рягузовой, замечательной певицей, обладательницей яркого и свежего сопрано, и просто красавицей, началось в Михайловском театре, где она исполняет ведущие партии, а продолжилось за чашечкой кофе. Разговор получился искренним, неспешным и по-настоящему доверительным.
Татьяна, а для оперной певицы кофе пить не вредно? Наверное, вам приходится соблюдать специальный режим и какую-то особую диету, чтобы поддерживать голос? Сырые яйца не употребляете, как героиня легендарных «Веселых ребят»?
К счастью, ни особого режима, ни специальных диет у меня нет. Нужно просто соблюдать общепринятые правила: не есть орехи или семечки перед спектаклем, быть осторожным с аллергенами, такими, как цитрусовые или шоколад. А целительные свойства сырых яиц — это выдумка, ни на чем не основанная. Я специально интересовалась у фониатра, врача-специалиста, задавала именно этот вопрос. Она в ответ только рассмеялась...
Вспомним еще один знаменитый фильм? Вы родились и выросли в Воронежской области, а теперь покоряете столичные сцены. Как это случилось? Как в фильме «Приходите завтра»?
На самом деле, очень похоже! Когда смотрю этот фильм, каждый раз почти плачу — настолько эта история моментами напоминает мою собственную. У меня начиналось все не по плану, а вопреки. Никто в семье не был связан с театром: мама — математик, папа — врач. Но мне очень хотелось играть на пианино и меня отдали в музыкальную школу, и преподаватель посоветовала мне учиться пению профессионально. Родители были против категорически: они считали, что пение — это не профессия, это несерьезно и бесперспективно. И вот тогда во мне проснулся такой характер! Я поступила в училище назло, потому что мне запретили. Только на третьем курсе мама смирилась. Когда я закончила государственный музыкально-педагогический институт в Москве — мама вздохнула. И против стажировки в Центре оперного пения у Галины Павловны Вишневской уже не слишком возражала. Но каждый год из тех десяти, что я училась, мама обязательно заводила разговор о том, что надо оставить пение. А я, вопреки всему, — продолжала учиться.
Наверное, с таким характером было не просто учиться у Вишневской? О ее характере вообще легенды ходят.
Те, кто учился у Галины Павловны, знает, что это не легенды, а правда. И определение «крутой» характер — это еще очень мягко сказано по отношению к ее нраву. Она очень сильная, волевая женщина. Я училась у нее два года, но работали мы с Вишневской не над голосом, а над созданием образа. А еще я занималась с Бадри Майсурадзе: он давал мне советы, учил, наставлял, и именно ему я обязана тем, что оказалась в Петербурге, в Михайловском театре.
Свою первую работу в Михайловском, конечно, запомнили?
Как это забыть? Если уж говорить о потрясении, которое я пережила, так это и была моя первая работа на сцене Михайловского. Новый город, я одна, и сразу же началась работа над «Русалкой» с режиссером Игорем Коняевым — восемь часов репетиций каждый день. Приходилось учить не только партию, но и чешский язык — опера Дворжака ставилась на языке оригинала, а главное — учиться работать над ролью. Вернувшись из театра после репетиций, дома я надевала наушники и весь вечер, а часто и ночь — продолжала репетировать. Иногда рыдала — навзрыд! Думала, никогда и ничего не получится. Так постепенно приходило понимание, что такое театр. Им заболеваешь и уже болеешь всю жизнь.
Вы семь главных партий спели за два сезона. Какие стали любимыми?
Да они все родные: Татьяну в «Евгении Онегине» я спела в Михайловском еще до того, как меня взяли в труппу, «Русалка» стала первой, когда меня приняли, — любимая! А Рахиль в «Иудейке» Галеви! С этим спектаклем мы ездили в Москву, на «Золотую маску». Он очень сложный и психологически, и физически, но потрясающая постановка и очень интересная роль. А когда в «Иудейке» оказываешься на сцене рядом с таким артистом, как Нил Шикофф, — это просто невероятно!
У вас много «литературных» партий, таких, как Татьяна, Катерина в «Кате Кабановой». Приходится перечитывать русскую литературу?
Конечно, приходится. «Онегина» перечитываю. Но если честно, на меня очень повлиял фильм Марты Файнс, где Лив Тайлер играет Татьяну, а Рэйв Файнс — Евгения, хотя эту экранизацию у нас очень сильно ругали за «недостоверность». На мой взгляд, артисты создают потрясающие характеры! Насколько сильная последняя сцена, где Татьяна и Онегин даже не говорят, а только смотрят друг на друга, но эти взгляды передают все их чувства. Это настоящая актерская удача! Я после этого фильма совсем по-другому осмыслила свою роль в опере. Появились другие краски, другие эмоции. Существует мнение, что Татьяна — она такая смиренная и кроткая овечка, так ее и играют. Но Петер Феранец, наш музыкальный руководитель, сказал: «Татьяна, она просто сумасшедшая от любви!» И я все увидела по-другому — особенно последнюю сцену оперы.
Эмоции не мешают петь?
Когда-то нас учил актерскому мастерству Валерий Константинович Бабятинский, и он говорил: «Если в зале заплакали — это хорошо, а если вас на сцене душит эмоция — это очень плохо. Чувство должно быть направлено к зрителю, а не к себе». И когда меня «душит эмоция» — я вспоминаю эти слова.
Катя Кабанова из одноименной оперы — это для вас не только очень сложный характер, но, наверное, и непростая музыка...
Очень долго я считала, что в принятом разделении певцов на тех, кто предпочитает классику, и тех, кто любит современную оперную музыку, я отношусь к первым. И когда только увидела партитуру «Кати Кабановой» Леоша Яначека, то первой мыслью было: «Ужас какой-то!» Даже представить было сложно, что эта очень современная и очень сложная музыка вызовет во мне отклик такой силы. Если говорить о роли, которая абсолютно пришлась мне по душе, — то это Катя. Я очень надеюсь, что эта постановка долго будет жить на сцене Михайловского.
Многие уже называют вас звездой оперной сцены, примадонной. Чувствуете «звездное свечение»?
Да что вы! Звезда — это, например, Мария Каллас. А когда меня называют звездой, мне иногда даже смешно. И еще страшно — ответственность сумасшедшая. Просто в меня здесь поверили, и это такой аванс, который надо еще отработать. Вот гордость за свой театр я действительно испытываю. Еще несколько лет назад мало кто из моих знакомых знал, что это такое Михайловский театр. А теперь он на очень высоком уровне. Работать здесь престижно и перспективно.
А петербургский климат вашему сопрано не мешает?
Удивительно, но климат, который все так ругают, моему голосу очень подошел. А может, я просто не успеваю об этом думать? Так много работы, театра и музыки, что не до климата.