СМИ о нас
17.05.2012
«Балетный принц не должен быть деревянным поленом»
Премьер балета Михайловского театра Иван Васильев относится к числу тех танцовщиков, отсутствие которых на сцене всегда заметно. Сейчас Иван как приглашенная звезда гастролирует в США. Перед отъездом он рассказал корреспонденту РБК daily МАЙЕ КРЫЛОВОЙ о том, как складывается его творческая жизнь.— Вы с успехом выступили в Петербурге, на фестивале Dance Open, а вскоре после этого уехали в Америку.
— По контракту с Американским балетным театром я танцую в Нью-Йорке. В этом году мне предложили показать «Корсар», «Баядерку» и «Светлый ручей».
— Выступления в США отличаются от российских?
— Я бы сказал, в Америке публика более эмоциональная. Американцы не стесняются засмеяться, активно проявить себя на спектакле. Нам кажется, что шутка, повторенная дважды, не смешно, а у них — смешно.
— Ваш нашумевший у ход из Большого театра был, в частности, связан с неудовлетворенностью репертуаром. Но в Нью-Йорке вы танцуете те же балеты, что в России.
— Не совсем так. «Баядерка» идет в другой редакции — Натальи Макаровой. А в «Корсаре» у меня партия не главного героя, а Раба, в американском спектакле этому персонажу отданы важнейшие танцы.
— Можно ли подвести какие-то итоги вашей жизни после расставания с Большим?
— Зачем подводить итоги, когда многое только начинается? Страха, что что-то пойдет не так, у меня изначально не было. Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано. Мне сейчас комфортно, вот и все. Я хотел больше разнообразной работы — я ее получил. Приезжаю в одно, второе, третье место — и танцую.
— Ваша задача — доказать миру, что вы разносторонний артист, а не только записной виртуоз?
— Я уже станцевал то, что в Москве вряд ли смог бы. Например, партию принца Дезире в балете «Спящая красавица» в Мюнхене, классическую версию. Или одноименный новый спектакль Начо Дуато в Михайловском театре. Впереди много планов, которые я не хотел бы сейчас озвучивать. Могу сказать, что если все будет хорошо, то вскоре я познакомлюсь с хореографией Кранко и Макмиллана.
— Почему вам так хочется быть принцем? Вы современный спортивный мужчина, и вдруг — принц. Зачем?
— Мне хочется нового. Может быть, и того, что от меня не ждут. В этом творческий вызов — поиграть в старинные жесты, в дворянское благородство. Я не говорю, что в ролях принцев я буду номер один в мире, но станцевать достойно, чтобы самому не было стыдно, могу.
— И сдержать ваш знаменитый темперамент?
— Зачем сдерживать? Кто сказал, что принц должен быть деревянным поленом? Он такой же человек, живой и эмоциональный, просто немножко с другими манерами. Не бездушный. И не фригидный.
— Что для вас легче: рвануть в головокружительный трюк или кропотливо и грамотно отработать ногами весь балет?
— Трюк мне было не проблемой сделать еще десять лет назад. А грамотность классического танца... Интересно танцевать, когда тяжело. Когда легко, не хочется работать.
— Когда вы настаиваете на праве танцевать все, вопреки сложившемуся стереотипу «Васильев — трюкач, но не принц», нет ощущения, что вы ломаете себя через колено?
— Нет. Это тоже я, но на другом этапе жизни. Я иду дальше, развиваюсь, убираю границы. Дышу более широкими легкими.
— То есть вы против понятия амплуа?
— Считаю, что такого понятия нет. Каждый артист имеет право сделать ту или иную роль. Другой вопрос, убедительно или неубедительно получится.
— Публика во всем мире, как известно, аплодирует виртуозности. Вы привыкли к таким овациям. А если станцуете балет без технических наворотов, рискуете недобрать аплодисментов.
— Необязательно. Публика всегда реагирует на то, что сделано искренне.
— Какой наставник лучше всего учит правильному танцу?
— Зеркало.
— Я правильно поняла, что на сегодняшний день вы готовы уйти от многовековой традиции и не нуждаетесь в педагоге?
— Почему же, нуждаюсь — в плане построения актерского образа. Но все-таки думаю, что артист и это должен делать сам — в большой степени. Если педагог лепит из тебя образ, есть вероятность, что получится копия кого-то. Чтобы станцевать хорошо, мне нужно понять, что, зачем и почему я делаю. Не надо объяснять мне «литературное» содержание балета — это я пойму, поразмыслив вне репетиционного зала. А вот техника требует кропотливой работы.
— В балете «Юноша и Смерть» вы станцевали самоубийцу. Каково вам, человеку веселому, было работать над этой ролью?
— Мне сегодня важнее трагедия, чем веселость комедийного «Дон-Кихота». Конечно, когда играешь депрессию, выстраивать роль и выходить из нее трудно. Но в этом и есть удовольствие.
— Как вы относитесь к современному танцу? Есть ли создатели современной хореографии, с которыми вы хотели бы встретиться?
— Это очень интересно. Мечтаю поработать с Охадом Нахарином, знаменитым израильским постановщиком.
— Говорят, что вы любите оперу. Довольно неожиданное увлечение для танцовщика.
— Это началось в Москве. Первый спектакль, который я увидел, были «Паяцы» в постановке Дзеффирелли, пел Доминго. Потом «Сельская честь» с Образцовой. Очень понравилось. Ходить на оперу «живьем» нет времени, так что в основном смотрю и слушаю записи. Марио дель Монако, Паваротти...
— Вы, конечно, знаете, что ваш с Натальей Осиновой уход из ГАБТа вызвал слезы отчаяния у многих зрителей. Что вы могли бы им сказать?
— Будем надеяться, что в ближайшем будущем мы сможем чаще бывать в Москве и танцевать для нашей публики.
— Если Большой пригласит вас выступить, дадите согласие?
— Безусловно. У меня нет никаких камней за пазухой.
Майя Крылова,
17 мая 2012 г.